В отчаянии некоторые компании заказывали собственные чартерные рейсы, чтобы вывезти своих людей. Транспортные самолеты ВВС США прибыли, чтобы забрать членов семей военнослужащих, а все посольства тем временем старались приуменьшить масштабы эвакуации, чтобы не ставить шаха, их верного союзника на протяжении двадцати лет, в еще более неловкое положение. Хаоса добавляли тысячи иранцев, стремившихся выбраться из страны, пока это было еще возможно. Недобросовестные и богатые пытались пролезть без очереди. Многие служащие богатели, потом становились жаднее и богатели еще больше. Затем началась забастовка авиадиспетчеров, и аэропорт полностью закрылся.
Два дня ни один самолет не взлетал и не садился. Массы людей текли прочь или оставались. Потом некоторые диспетчеры вернулись к работе, и все началось сначала. Слухи о прибывающих рейсах. Люди бросались в аэропорт с детьми и багажом, накопленным за многие годы, или без багажа, в расчете на гарантированное место, которое им так и не доставалось, потом назад в Тегеран, в очереди на такси перед тобой полтысячи человек, в конце концов возвращение в отель, где твой номер уже давно продали другому, ни один банк не работает, и негде взять денег, чтобы подмазать вечно протянутые требовательные руки.
Со временем большинство иностранцев, которые хотели уехать, уехали. Те, кто остался, чтобы продолжать свой бизнес, обслуживать нефтяные месторождения, пилотировать самолеты, строить атомные электростанции, поддерживать работу химических заводов, движение танкеров – и защищать свои громадные инвестиции, – старались держаться незаметно, особенно если были американцами. Хомейни говорил: «Если чужеземец хочет уехать, пусть уезжает; это не он, а американский материализм является Великим Сатаной…»
Мак-Ивер услышал, как громкость в трубке немного упала, и плотнее прижал ее к уху, опасаясь, что соединение прервется.
– Да, Джордж, так ты говорил?..
– Я просто сказал, Дункан, – продолжил Талбот, – что, по нашему твердому убеждению, все рано или поздно образуется. Нет ни единого шанса, что эта кубышка разлетится на куски полностью и окончательно. Неофициальный источник сообщает, что уже есть договоренность о том, что шах отречется в пользу своего сына Резы Кира, – это компромисс, который поддерживается правительством ее величества. Переход к конституционному правлению может быть слегка шероховатым, но особенно тревожиться не о чем. Извини, надо бежать. Дай мне знать, что ты решишь.
Телефон замолчал.
Мак-Ивер выругался, безуспешно пощелкал тумблерами на аппарате и пересказал Дженни и Петтикину все, что услышал от Талбота. Дженни сладко улыбнулась:
– Не гляди на меня, мой ответ – нет. Я согла…
– Но, Джен, Тал…
– Я согласна, что остальные должны уехать, но я остаюсь. Ужин почти готов. – Она вернулась на кухню и закрыла дверь, оборвав все дальнейшие возражения.
– Короче, поедет как миленькая, и кончен разговор, – сказал Мак-Ивер.
– Ставлю годовое жалованье, что не поедет. Пока ты не уедешь. Ради бога, почему бы вам действительно не уехать? Я тут сам за всем присмотрю.
– Нет. Спасибо, но нет. – Лицо Мак-Ивера вдруг просияло в полутьме. – Вообще-то, у меня такое чувство, будто мы снова на войне, а? Снова эта чертова светомаскировка. Только и забот, что делать свое дело, присматривать за личным составом да подчиняться приказам. – Мак-Ивер, нахмурившись, посмотрел на свой стакан. – В одном Талбот прав: нам чертовски повезло, что мы британцы. Янки приходится туго. Это нечестно.
– Да, но наших-то ты прикрыл как мог.
– Надеюсь, что так. – (Когда шах уехал и насилие в стране повсюду поползло вверх, Мак-Ивер выдал всем американцам британские удостоверения личности.) – У них все должно быть в порядке, если только «зеленые повязки», полиция или САВАК не сверят их данные с их летными свидетельствами.
По иранскому законодательству все иностранцы были обязаны иметь открытую визу, действие которой прекращалось, когда они покидали страну, действующее удостоверение личности, где была указана их принадлежность к той или иной компании, а все пилоты еще и действующее, ежегодно возобновляемое летное свидетельство. В качестве дополнительной меры безопасности Мак-Ивер договорился об изготовлении корпоративных удостоверений личности, подписанных главой их иранских партнеров в Тегеране генералом Валиком. Проблем с ними пока не возникало. Американцам Мак-Ивер сказал: «Будет лучше, если вы при необходимости сможете показать вот это, – и отдал приказ всем сотрудникам постоянно носить с собой фотографии и Хомейни, и шаха. – Смотрите только, какую показываете, когда вас остановят!»
Петтикин безуспешно пытался вызвать Бендер-Дейлем по высокочастотному радио.
– Попробуем еще раз попозже, – сказал Мак-Ивер. – Все базы будут ждать нашего выхода на связь в восемь тридцать, до этого у нас есть время подумать и решить, что делать. Господи, легко нам не будет, это уж как пить дать! Как ты думаешь? Статус-кво, кроме членов семьи?
С очень озабоченным лицом Петтикин поднялся, взял свечу и вгляделся в карту их операций в Иране, пришпиленную к стене. Карта показывала состояние их баз, количество пилотов, наземного персонала, вертолетов. Базы были разбросаны по всему Ирану: учебные для пилотов ВВС и сухопутных сил в Тегеране и Исфахане, обслуживающие добычу нефти в горах Загрос, лесозаготовительные работы на северо-востоке страны, геологическую разведку урановых руд рядом с афганской границей, прокладку маршрута нефтепровода на Каспийском побережье, четыре нефтедобывающих предприятия в Персидском заливе или рядом с ним и последняя, далеко на юго-востоке, база в Бендер-Ленге в Ормузском проливе. Из них только пять были действующими в настоящее время: Бендер-Ленге, Ковисс, Бендер-Дейлем, Загрос и Тебриз.
– У нас пятнадцать двести двенадцатых, включая два, которые проходят техосмотр после двух тысяч часов полетов, семь двести шестых и три «алуэтта», все в данный момент должны быть в действии…
– И все сданы в аренду по юридически обязательным к исполнению контрактам, ни один из которых не был аннулирован, хотя ни по одному из них нам не платят, – раздраженно заметил Мак-Ивер. – Мы никаким образом не можем перевести их всех в Ковисс. Мы даже не можем законно вывезти ни одну машину без разрешения нашего подрядчика или одобрения наших дорогих партнеров, если только мы не сможем объявить форс-мажор.
– Пока его и нет. Придется держаться статус-кво так долго, как получится. Талбот говорил вполне уверенным тоном. Статус-кво.
– Хотелось бы мне, чтобы это был статус-кво, Чарли. Господи, в это время в прошлом году у нас тут работало сорок двести двенадцатых машин и все остальные. – Мак-Ивер плеснул себе еще виски.
– Ты бы не налегал, – тихо заметил Петтикин. – А то Дженни тебе устроит. Ты же знаешь, что у тебя повышенное давление и пить тебе запретили.
– Это же лекарство, черт возьми меня совсем! – Свеча затрещала и погасла, и Мак-Ивер встал и зажег другую, потом вернулся к карте и продолжил ее рассматривать. – Думаю, нам лучше вернуть сюда Азаде и Летающего Финна. Его двести двенадцатый налетал полторы тысячи часов, так что на пару дней его можно вытащить. – (Речь шла о капитане Эрикки Йокконене и его жене-иранке Азаде и их базе под Тебризом в провинции Восточный Азербайджан далеко на северо-западе, рядом с советской границей.) – Почему бы не взять двести шестой и не слетать за ними? Это избавило бы их от необходимости трястись триста пятьдесят миль по кошмарным дорогам, к тому же нам нужно отвезти ему кое-какие запчасти.
