БАЗА ВВС. 10:20. Старк сидел на диспетчерской вышке «С-Г», наблюдая, как 125-й зашел на посадку с выпущенными закрылками, коснулся колесами полосы и включил двигатели на полный реверс. Затаки и Эсвандиари тоже были здесь с двумя «зелеными повязками». Затаки теперь был чисто выбрит.
– Поверните направо в конце полосы, Эхо Танго Лима-Лима, – гортанно выговорил сержант Вазари, молодой диспетчер, прошедший обучение в ВВС США. Вместо аккуратного мундира он был в грубой гражданской одежде. Его лицо покрывали кровоподтеки, нос был разбит, трех зубов не хватало и уши распухли после публичного избиения, которому его подверг Затаки. Он не мог дышать через нос. – Паркуйтесь перед главной вышкой базы.
– Вас понял, – прозвучал в громкоговорителе голос Джонни Хогга. – Повторяю, у нас разрешение забрать трех пассажиров и доставить срочно требующиеся запчасти с немедленным вылетом в направлении Эль-Шаргаза. Прошу подтверждения.
Вазари повернулся к Затаки, глядя на него с неприкрытым страхом:
– Ваше превосходительство, пожалуйста, извините меня, но что ему сказать?
– Ничего не говори, мразь! – Затаки взял свой короткоствольный автомат и, повернувшись к Старку, произнес: – Скажите своему пилоту, чтобы он поставил самолет на парковку, заглушил двигатели, потом вывел на бетон всех, кто находится на борту. Самолет будет обыскан, и, если я решу, что все в порядке, он сможет лететь дальше, а если решу, что не в порядке, он дальше не полетит. Вы пойдете со мной, и ты тоже, – добавил он, обращаясь к Эсвандиари, и вышел.
Старк выполнил, что ему приказали, и повернулся, чтобы выйти вслед за остальными. На секунду он и молодой сержант остались одни. Вазари схватил его за руку и жалобно зашептал:
– Во имя всего святого, помогите мне пробраться на борт, капитан, я сделаю все, что угодно, все…
– Не могу… это невозможно, – ответил Старк, испытывая к нему жалость.
Два дня назад Затаки выстроил всех на плацу и избил Вазари до потери сознания «за преступления против революции», привел его в чувство, заставил есть испражнения, потом снова избил до беспамятства. Только Мануэле и тяжелобольным было разрешено не выходить на плац.
– Пожалуйста… умоляю! Затаки сумасшедший, он у…
Вазари в панике отвернулся, когда на пороге вновь появился охранник с зеленой повязкой на рукаве. Старк прошел мимо него, спустился по лестнице и вышел на бетонированную площадку, пряча тревогу. Фредди Эйр стоял у колеса поджидавшего его джипа. В машине сидела Мануэла вместе с одним из британских пилотов и Джоном Тайрером, глаза которого были замотаны марлевым бинтом. Мануэла была в свободных брюках и длинном пальто, ее волосы были убраны наверх под пилотскую фуражку.
– Следуй за нами, Фредди, – сказал Старк, усаживаясь рядом с Затаки на заднем сиденье другого автомобиля.
Эсвандиари отпустил сцепление и понесся наперерез 125-му, который уже поворачивал с главной взлетно-посадочной полосы. Сопровождавшие их машины с «зелеными повязками» и два мотоциклиста опасно перестраивались и петляли на полной скорости.
– Сумасшедшие! – пробормотал Старк.
Затаки рассмеялся, обнажив белые зубы:
– Энтузиасты, пилот, не сумасшедшие.
– Как угодно Аллаху.
Затаки посмотрел на него, оставив добродушный тон:
– Вы говорите на нашем языке, вы читали Коран, и вы знаете наши обычаи. Пора вам произнести шахаду в присутствии двух свидетелей и стать мусульманином. Я почел бы за честь быть вашим свидетелем.
– Я тоже, – тут же откликнулся Эсвандиари, желавший помочь спасти человеческую душу, хотя и по иным причинам: компании «Иран ойл» понадобятся опытные пилоты, чтобы полностью восстановить объемы добычи, пока идет обучение иранских пилотов, готовившихся на замену, и мусульманин Старк мог бы быть одним из них. – Я тоже счел бы для себя честью быть вашим свидетелем.
– Спасибо, – ответил Старк на фарси.
За годы, проведенные в Иране, эта мысль приходила ему в голову. Однажды, когда в Иране было спокойно и все, что ему нужно было делать, – это выполнять как можно больше рейсов, заботиться о своих людях и смеяться вместе с Мануэлой и детьми – неужели это было всего полгода назад? – он сказал ей:
– Знаешь, Мануэла, в исламе столько всего по-настоящему замечательного.
– Это ты о четырех женах подумываешь, дорогой? – ласково спросила она, и он тут же насторожился:
– Брось, Мануэла, я говорю серьезно. В исламе есть много хорошего.
– Для мужчин, не для женщин. Разве в Коране не говорится: «И правоверные – кстати, все мужчины – возлягут на шелковых диванах, и придут гурии, которых не касался ни человек, ни джинн». Конрой, милый, я так и не смогла разобраться, почему они должны быть вечно девственными? Это имеет какое-то особое значение для мужчины? И получают ли женщины тот же приз: молодость и столько любвеобильных юношей, сколько они пожелают?
– Почему ты, черт побери, совсем меня не слушаешь! Я хотел сказать, что если ты живешь в пустыне, глубоко в пустыне Саудовской Аравии или в Сахаре… помнишь, когда мы были в Кувейте и отправились за город, только мы вдвоем, отправились в пустыню, и звезды были огромные, как устрицы, и тишина такая необъятная, и ночь такая чистая и беспредельная, а мы такие ничтожные, несущественные. Помнишь, как тронула нас тогда бесконечность? Помнишь, как я сказал тогда, что понимаю теперь, как, если ты был кочевником и родился в шатре, человек может быть одержим исламом?
– А ты вспомни, дорогой, как я сказала, что нас с тобой ни в каком чертовом шатре не рожали.
Он улыбнулся, вспоминая, как он схватил и поцеловал ее тогда под звездами и они любили друг друга. Позже он сказал ей:
– Я имел в виду чистое учение Мухаммада, имел в виду, как на таких просторах, наводящих ужас своей огромностью, человеку необходимо иметь надежное убежище и что ислам мог быть таким убежищем, может быть единственным, его изначальное учение, а не узкие, вывернутые наизнанку толкования фанатиков.
– Господи, да конечно, дорогой, – ответила она самым сладким тоном, – только мы не живем в пустыне и никогда не будем в ней жить, и ты, Конрой «Дюк» Старк, пилот вертолета, едва только ты начнешь прикидывать насчет этих четырех жен, как меня здесь не будет в ту же секунду, меня и детей, и даже весь Техас окажется слишком мал, чтобы ты смог укрыться от праведного гнева Мануэлы Розиты Санта де Куэллар Перес, сладкий ты мой медовый ягненочек…
Он увидел, что Затаки смотрит на него, и вдохнул резкий запах бензина, снега и зимы.
– Возможно, однажды я сделаю это, – сказал он Затаки и Эсвандиари. – Возможно, сделаю… но Аллах выберет это время, не я.
– Пусть Аллах приблизит это время. Вы растрачиваете себя как неверный.
Но сейчас все внимание Старка было сосредоточено на 125-м, который въезжал на парковочную площадку, и на Мануэле, которая должна была сегодня улететь. Ей трудно это сделать, чертовски трудно, но она должна уехать.
