Алисадр и четверо «зеленых повязок» сидели за столом, за которым обычно сидел учитель. Ничак-хан и мулла сидели перед ними. Остальные стояли вокруг.
– Что происходит?
– Это… это собрание.
Скот увидел переполнявший Насири страх, и подумал, что он станет делать, если «зеленые повязки» начнут избивать его. Мне следовало бы быть обладателем черного пояса или боксером, с тоской подумал он, пытаясь понять фарси, изливавшийся из командира «зеленых повязок».
– Что он говорит, ага? – шепотом спросил он у Насири.
– Я… Он… он говорит… он рассказывает Ничак-хану, как деревня будет управляться в будущем. Прошу вас, я объясню вам позже. – Насири отодвинулся от него.
Через некоторое время монолог закончился. Все смотрели на Ничак-хана. Он медленно поднялся со своего стула. Лицо его было мрачным, а слова – немногочисленными. Даже Скот их понял.
– Яздек – кашкайская деревня. Яздек останется кашкайской деревней. – Он повернулся спиной к столу и двинулся к выходу; мулла последовал за ним.
Командир злобно отдал команду, и двое «зеленых повязок» преградили Ничак-хану путь, но тот презрительно отшвырнул их в сторону. Тогда другие схватили его. Напряжение в комнате подскочило до предела, и Скот увидел, как один из жителей деревни незаметно выскользнул за дверь. Удерживавшие Ничак-хана «зеленые повязки» развернули его лицом к Алисадру и тем четверым, что были за столом. Все они вскочили на ноги и гневно кричали что-то. Ни один человек не коснулся старика, который был муллой. Он поднял руку и начал говорить, но руководитель комитета крикнул ему, чтобы он замолчал, и по рядам деревенских жителей прокатился вздох. Ничак-хан не сопротивлялся тем, кто крепко держал его за руки, он просто посмотрел на Алисадра, и Скот ощутил ненависть этого взгляда как физический удар.
Командир обратился ко всем жителям с горячей речью, потом направил обвиняющий палец на Ничак-хана и еще раз приказал ему подчиниться, и снова Ничак-хан спокойно произнес:
– Яздек – кашкайская деревня. Яздек останется кашкайской деревней.
Алисадр сел. Сели и четверо остальных за столом. Снова Алисадр указал пальцем и произнес несколько слов. Жители приглушенно охнули. Четыре человека рядом с Алисадром кивнули в знак согласия. Алисадр произнес одно слово. Оно рассекло молчание, как взмах косы.
– Смерть!
Он поднялся и вышел из комнаты, жители деревни и «зеленые повязки», державшие Ничак-хана, последовали за ним; о Скоте все забыли. Британец пригнулся, стараясь остаться незамеченным. Вскоре он остался один.
Снаружи «зеленые повязки» подтащили Ничак-хана к стене мечети и оставили там стоять. На площади теперь не было ни одного жителя деревни. Остальные жители, выходя на площадь из здания школы, тут же торопливо исчезали. Кроме муллы. Медленно он подошел к Ничак-хану и встал рядом с ним лицом к «зеленым повязкам», которые щелкали затворами винтовок в двадцати шагах от них. По приказу Алисадра двое из них оттащили старого муллу в сторону. Ничак-хан молча ждал у стены с гордым видом, потом сплюнул в грязь.
Одинокий выстрел прогремел из ниоткуда. Алисадр был мертв еще до того, как его тело осело на землю. Тишина была внезапной и огромной, и «зеленые повязки» завертелись в панике, потом замерли, когда голос прокричал:
– Аллах-у акбарр, бросайте оружие!
Никто не шевельнулся, потом один человек из расстрельной команды развернулся и вскинул винтовку, целясь в Ничак-хана, но умер прежде, чем успел нажать на курок.
– Бог велик, бросайте оружие!
Один из «зеленых повязок» выпустил винтовку из рук, и она с клацаньем упала на землю. Другой последовал его примеру, третий бросился к грузовику, но умер, не пробежав и десяти шагов. Теперь все оружие попадало на землю. И те, кто стоял, замерли, боясь пошевелиться.
Потом открылась дверь дома Ничак-хана, и на площадь вышла его жена с карабином наперевес, следом за ней – молодой человек, тоже с карабином. Женщину наполняла яростная гордость, она была на десять лет моложе своего мужа, позвякивание ее серег и цепочек и свистящий шелест темно-желтого с красным халата были единственными звуками на площади.
Прищуренные глаза Ничак-хана на его скуластом лице сузились еще больше, и глубокие морщины в уголках глаз собрались в пучок. Но он ничего не сказал ей, просто смотрел на оставшихся восьмерых «зеленых повязок». Безжалостно. Они не мигая смотрели на него, потом один из них потянулся за винтовкой, и женщина выстрелила ему в живот. Он закричал, корчась на снегу. Она оставила его выть там на несколько секунд. Второй выстрел – и крики смолкли.
Их осталось семеро.
Ничак-хан молча улыбнулся. Теперь изо всех хижин и домов взрослые мужчины и женщины выходили на площадь. Все были вооружены. Он обратил свое внимание на семерых «стражей революции».
– Забирайтесь в грузовик, ложитесь в кузове и держите руки за спиной. – С угрюмыми лицами они подчинились, а Ничак-хан приказал четырем жителям караулить их, потом повернулся к молодому человеку, который вышел из его дома. – На аэродроме есть еще один, сын мой. Возьми с собой кого-нибудь и разберись с ним. Принеси его тело сюда, только прикройте лица шарфами, чтобы неверные не узнали вас.
– Как будет угодно Аллаху. – Молодой человек показал рукой на школу. Дверь была все еще открыта, но Скота нигде не было видно. – Тот неверный, – тихо произнес молодой человек. – Он не из нашей деревни. – Потом он быстро зашагал прочь.
Деревня ждала. Ничак-хан в задумчивости почесывал бороду. Потом его взгляд упал на Насири, съежившегося на корточках рядом со школьными ступенями.
В лице Насири не было ни кровинки.
– Я… я не… я ничего не видел, ничего, Ничак-хан, – прохрипел он, поднимаясь на ноги и обходя мертвые тела. – Я всегда… те два года, что я здесь, я всегда делал все, что мог, для деревни. Я… я ничего не видел! – произнес он громче, умоляющим голосом, потом ужас накрыл его с головой и он бросился бежать с площади. И умер. С десяток людей выстрелили в него.
– Верно, единственным свидетелем зла, принесенного этими людьми, должен быть Бог. – Ничак-хан вздохнул.
Насири ему нравился. Но он не принадлежал к их народу. Жена подошла и встала рядом с ним, и он улыбнулся ей. Она достала сигарету, протянула ему и дала прикурить, потом убрала сигареты и спички обратно в карман. Он попыхивал с задумчивым видом. Какие-то собаки залаяли между домами, где-то заплакал ребенок, которого быстро успокоили.
– Небольшая лавина сойдет, обрушив дорогу в том месте, где ее снесло в прошлый раз, чтобы все остальные не могли сюда добраться, пока не сойдет снег, – сказал он после долгого молчания. – Мы положим тела в грузовик, обольем бензином их и машину и столкнем его с дороги в ущелье Объезженных Верблюдов. Похоже, комитет решил, что мы можем управлять сами собой, как всегда, и что нас, как всегда, следует оставить в покое, потом они уехали и забрали с собой труп Насири. Они застрелили Насири здесь, на площади, все мы видели это, когда он попытался избежать правосудия. К сожалению, на обратном пути с ними случилось несчастье. Дорога эта, как все вы знаете, очень опасная. Вероятно, они забрали с собой тело Насири как доказательство того, что они исполнили свой долг и очистили наши горы от известного шахского пособника, а потом застрелили его, когда он попытался бежать. Он, безусловно, был шахским сторонником, когда у шаха была власть и до того, как шах бежал.
