– Что… что случилось с Тайрером?
Молчание. Потом:
– Легкое ранение в голову. Доктор Натт сказал, что с ним все будет в порядке.
– Чарли, спроси его, что он там говорил про Исфахан, – прошептал Жан-Люк.
Словно во сне Петтикин смотрел, как его пальцы щелкают выключателем, переходя на передачу.
– Что вы говорили насчет Исфахана?
Они ждали в тишине. Потом:
– Я не располагаю иной информацией, кроме той, которую уже передал вам.
– Кто-то говорит ему, что он должен нам отвечать, – пробормотал Жан-Люк.
Петтикин нажал кнопку передачи, потом передумал. Так много вопросов, на которые Эйр явно не имел возможности отвечать.
– Благодарю вас, капитан, – сказал он, довольный, что его голос звучал тверже. – Пожалуйста, попросите Мастака изложить свое требование дополнительных вертолетов на бумаге с предлагаемыми сроками контрактов и графиком выплат. Передайте все это со сто двадцать пятым, когда он привезет вам новую смену. Держите… держите нас в курсе касательно капитана Старка. Мак-Ивер свяжется с вами сразу же, как только сможет.
– Хорошо, понял. Конец связи.
Теперь были слышны только помехи. Петтикин пощелкал выключателями. Мужчины посмотрели друг на друга, забыв о Сайаде, которая тихо сидела на диване, не пропуская ни слова.
– «Под пристальным наблюдением»? Звучит скверно, Жан-Люк.
– Да. Вероятно, означает, что они вынуждены летать с вооруженными «зелеными повязками» на борту. – Жан-Люк выругался, все его мысли были о Загросе и о том, как молодой Скот Гэваллан справится со всеми вопросами без его руководства. – Merde! Когда я улетал оттуда сегодня утром, все было пять на пять и авиадиспетчерская служба в Ширазе была услужлива, как швейцарский отель в мертвый сезон. Merde!
Петтикин вдруг вспомнил о Ракоци и о том, как они едва не разбились, как близка была смерть. Секунду он раздумывал, не рассказать ли об этом Жан-Люку, потом решил не говорить. Дело прошлое!
– Может быть, нам стоит связаться с авиадиспетчерской службой Шираза, попросить их помочь?
– Возможно, у Мака появится какая-то идея. Mon Dieu, для Дюка ни так ни эдак ничего хорошего не выходит. Эти комитеты плодятся как вши. Базаргану и Хомейни лучше побыстрее с ними разобраться, пока эти вши их обоих не закусали до смерти. – Жан-Люк поднялся, глубоко встревоженный, и потянулся, потом увидел Сайаду: она свернулась калачиком на софе и улыбалась ему, нетронутая чашка чая стояла на маленьком столике рядом с ней.
Хорошее настроение тут же вернулось к нему. В данный момент я пока ничего больше не могу сделать для юного Скота или для Дюка, а вот для Сайады – могу.
– Извини, chérie, – сказал он, просияв. – Видишь, без меня на Загросе всегда проблемы. Чарли, мы пойдем. Мне нужно проверить, все ли в порядке с квартирой, но к ужину мы вернемся. Скажем, часам к восьми. Мак ведь к этому времени уже будет здесь, а?
– Да. Выпить не хотите? Извините только, вина нет. Виски? – Он предложил виски без особой настойчивости, последняя бутылка была уже полна лишь на три четверти.
– Нет, спасибо, mon vieux. – Жан-Люк надел пальто, отметил, глянув в зеркало, что выглядит, как всегда, сногсшибательно, и подумал о ящиках вина и банках с сыром, которые он в своей мудрости приказал жене запасти в квартире. – À bientôt
[36], вина я принесу.
– Чарли, – сказала Сайада, внимательно глядя на них обоих, как она это делала с того момента, как заработал аппарат высокочастотной связи, – что Скотти имел в виду, когда говорил о побеге на вертолете?
Петтикин пожал плечами.
– Полно самых разных слухов о самых разных побегах, по земле, по морю, по воздуху. И считается, что всегда в этом замешаны «европейцы», – сказал он, надеясь, что говорит убедительно. – Во всем винят только нас.
А почему нет, вы во всем и виноваты, без всякой злобы подумала про себя Сайада Бертолен. Политически она была в восторге, видя их тревогу. С личной точки зрения, она восторга не испытывала. Ей нравились они оба и вообще большинство пилотов, особенно Жан-Люк, который умел доставить ей огромное наслаждение и постоянно ее веселил. Мне повезло, что я палестинка, сказала она себе, и коптская христианка с древней родословной. Это дает мне силы, которых у них нет, осознание наследия, которое восходит к библейским временам, такое понимание жизни, какое недостижимо для них, вместе со способностью отделять политику от дружбы и постели, покуда это необходимо и разумно. Разве мы не имеем за плечами тридцати веков опыта и умения выживать? Разве Газа не была решенным вопросом в течение трех тысячелетий?
– Ходит слух, что Бахтияр улизнул из Ирана и сбежал в Париж.
– Я в это не верю, Чарли, – сказала Сайада. – Но есть другой слух, которому я верю, – добавила она, отметив про себя, что он так и не ответил на ее вопрос об исфаханском вертолете. – Похоже, генерал Валик и его семья бежали, чтобы присоединиться к другим партнерам Иранской вертолетной компании в Лондоне. Говорят, они прибрали к рукам миллионы долларов.
– Партнеры? – презрительно скривился Жан-Люк. – Грабители, все до единого, что здесь, что в Лондоне, и год от года делаются только хуже.
– Ну, не все они такие уж плохие, – сказал Петтикин.
– Эти кретины наживаются на нашем поте, Сайада, – сказал Жан-Люк. – Я поражаюсь, как Старик Гэваллан дозволяет, чтобы это сходило им с рук.
– Брось, Жан-Люк, не говори ерунды, – поморщился Петтикин. – Он воюет с ними за каждую пядь.
– За каждую нашу пядь, мой старый друг. На вертолетах летаем мы, а не он. Что до Валика… – Жан-Люк пожал плечами с чисто галльской выразительностью. – Если бы я был богатым иранцем, то уехал бы отсюда много месяцев назад со всем, что мне удалось бы увезти с собой. Уже много месяцев было ясно, что шах не контролирует ситуацию. Теперь тут заново повторяются Французская революция и террор, но без нашего стиля, смысла, цивилизованного наследия и манер. – Он с отвращением покачал головой. – Сколько трудов коту под хвост! Стоит только подумать о тех столетиях обучения, о тех богатствах, которые мы, французы, потратили, пытаясь помочь этому народу выкарабкаться из глухого Средневековья, – и чему они научились? Даже нормальную булку до сих пор испечь не могут!
Сайада расхохоталась и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в губы.
– Ах, Жан-Люк, как же я люблю тебя и твою непоколебимую уверенность. А теперь, mon vieux, нам пора отправляться. Тебе еще столько нужно успеть сделать!
Когда они ушли, Петтикин подошел к окну и стал смотреть на крыши домов. Где-то время от времени раздавалась неизбежная стрельба, недалеко от Джалеха поднимался столб дыма. Пожар не большой, но и не маленький. Тугой бриз разгонял черные клубы. Облака опустились на вершины гор. От окон сильно тянуло холодом, на подоконнике лежал снег и намерз лед. На улице внизу было много «зеленых повязок». Пеших или в грузовиках. Потом с минаретов отовсюду муэдзины начали призывать к дневной молитве. Ему казалось, что их голоса окружают его со всех сторон.
