– Что такое? – спросил Эрикки.
– Потом расскажу. Заканчивай, Гуэнг.
– Слушаюсь, сахиб. Хан сказал: «Я поймаю их, Патар, живыми, если получится. Какую услугу я получу, если они будут живыми?» Советский рассмеялся. «Любую, в разумных пределах, а какую получу я?» Хан сказал: «Я возьму ее с собой, когда приеду к тебе в следующий раз». Это все, сахиб. Потом советский сел в машину и уехал.
Азаде передернулась всем телом.
– Что? – спросил Эрикки.
– Он имел в виду меня, – произнесла она чуть слышно.
– Я не понимаю, – сказал Росс.
Эрикки колебался, сдавливающее ощущение в голове стало сильнее, чем когда-либо. Азаде рассказала ему, что отец приглашал ее на обед и что Петр Мзитрюк приглашал ее в Тбилиси: «…и вашего мужа, разумеется, если он будет свободен; я бы очень хотел показать вам наши края…» – и был очень внимателен к ней.
– Это… это личное. Не имеет значения, – сказал он. – Похоже, вы оказали мне большую услугу. Чем я могу помочь? – Эрикки устало улыбнулся и протянул руку. – Меня зовут Йокконен, Эрикки Йокконен, а это моя жена Аза…
– Сахиб! – предостерегающе прошипел Гуэнг.
Вытянутая рука Росса застыла на полпути. Теперь и он увидел, что другая рука Эрикки была под подушкой.
– Не двигаться! – приказал он; кукри из ножен в одно мгновение переместился в его руку. Эрикки знал этот тон, поэтому подчинился. Росс осторожно отодвинул подушку, но рука финна лежала не рядом с ножом. Британец взял нож. Лезвие блеснуло в полосе лунного света. Росс подумал секунду, потом протянул нож Эрикки, рукояткой вперед. – Извините, но лучше убедиться заранее. – Он пожал протянутую руку, которая, не шелохнувшись, провисела в воздухе все это время, и почувствовал ее недюжинную силу. Он улыбнулся финну и слегка повернулся, впервые позволяя свету упасть на его лицо. – Меня зовут Росс, капитан Джон Росс, а это Гуэнг…
Азаде ахнула и рывком выпрямилась. Они все посмотрели на нее, и теперь Росс впервые мог хорошенько разглядеть ее лицо. Это была Азаде, его Азаде десятилетней давности, Азаде Горден, как он знал ее тогда, Азаде Горден из далекой страны гор; она смотрела на него огромными глазами, более прекрасная, чем когда-либо, все такая же посланная Небом.
– Бог мой, Азаде, я не видел твоего лица…
– А я твоего, Джонни.
– Азаде… Боже, ну надо же… – запинаясь, пробормотал Росс.
Он широко улыбался, и она тоже, потом он услышал голос Эрикки и увидел, как тот в упор смотрит на него, зажав в кулаке огромный нож, и страх электрическим разрядом пробежал по нему и по ней.
– Ты Джонни Ясноглазый? – монотонно произнес Эрикки.
– Да-да, он самый… Мне выпала честь познакомиться с вашей женой много лет назад, много лет назад… Боже милосердный, Азаде, как же чудесно тебя снова видеть!
– И тебя. – Ее рука не оставляла плеча Эрикки.
Эрикки чувствовал ее руку, и она жгла его, но он не двигался, завороженный человеком, стоявшим перед ним. Она рассказала ему о Джоне Россе, о проведенном с ним лете и о результате того лета, о том, что этот человек не знал про ребенка, который так и не родился, да она и не пыталась отыскать его и сообщить ему об этом, она не хотела, чтобы он когда-нибудь об этом узнал. «Вина была моя, Эрикки, а не его, – сказала она ему тогда. – Я была влюблена, мне только что исполнилось семнадцать, ему было девятнадцать. Я звала его Джонни Ясноглазый; никогда раньше я не встречала человека с такими голубыми глазами. Мы очень любили друг друга, но это была просто летняя любовь, не такая, как наша, которая навсегда, моя – навсегда, и – да, я согласна стать твоей женой, если отец позволит, о да, прошу тебя, Боже, но только если ты сможешь жить счастливо, зная, что когда-то, давным-давно, я росла и становилась взрослой. Ты должен пообещать мне, поклясться мне, что сможешь быть счастлив как мужчина и как муж, потому что, возможно, однажды мы встретим его – я буду рада видеть его, и я улыбнусь ему, но душа моя будет твоей, мое тело – твоим, моя жизнь – твоей и все, что у меня есть…»
Он дал ей клятву, как она того хотела, поклялся искренне и всей душой, с радостью отметая в сторону ее тревогу. Он был современным, понимающим, он был финном. Разве Финляндия не была второй страной в мире после Новой Зеландии, которая дала женщинам право голоса? В нем не поселилось никакого беспокойства. Никакого совершенно. Он лишь печалился за нее, за то, что она не была более осторожна, потому что она рассказала ему о гневе своего отца – гневе, который он понимал.
И вот теперь этот мужчина был здесь, красивый, сильный, молодой, гораздо более подходящий ей по размеру, гораздо ближе ей по возрасту. Ревность раздирала его на части.
Росс пытался собраться с мыслями; ее присутствие завораживало его. Он оторвал взгляд от Азаде, мысли – от своих воспоминаний о ней и посмотрел на Эрикки. Он прочитал чувство в его глазах как открытую книгу.
– Много лет назад я знал вашу жену, в Швейцарии в… Я учился там в школе, недолго.
– Да, я знаю, – сказал Эрикки. – Азаде рассказала мне о вас. Я… я… Это… это неожиданная встреча для всех нас. – Он встал с кровати, горой возвышаясь над Россом, все еще держа нож в руке, – все они остро ощущали этот нож в его руке. Он видел, что Гуэнг, стоявший по другую сторону кровати, так и не убрал свой кукри в ножны. – Итак… Еще раз, капитан, еще раз спасибо за предупреждение.
– Вы говорили, что Советы заставляют вас летать?
– Азаде – заложница, чтобы я вел себя хорошо, – ответил Эрикки ровным тоном.
Росс в задумчивости кивнул:
– Вы мало что можете тут сделать, если хан вас недолюбливает. Господи, ну и каша! Я-то думал, что, раз уж и вам тут грозит опасность, вы тоже захотите сбежать и заберете нас с собой на своем вертолете.
– Если бы я мог, то забрал бы, да… да, конечно. Но со мной два десятка охранников все время, пока я летаю, а Азаде… За моей женой и мной внимательно присматривают, когда мы здесь. Есть тут еще один советский, по имени Чимтарга, он словно моя тень, и Абдолла-хан… очень осторожен. – Эрикки еще не решил про себя, что ему делать с этим Россом, бросил взгляд на Азаде и увидел, что ее улыбка была искренней, в ее прикосновении к его плечу не было фальши и что этот человек теперь явно значил для нее не больше, чем старый друг. Но это не избавило его от почти ослепляющего желания дать волю бездумной ярости. Он заставил себя улыбнуться ей в ответ. – Мы должны быть осторожны, Азаде.
– Очень. – Она почувствовала, как под ее рукой на его плече пробежала судорожная волна, когда он произнес «Джонни Ясноглазый», и знала, что из них троих только она способна справиться с этой новой опасностью. Одновременно с этим ревность Эрикки, которую он так старался скрыть, возбуждала ее, как и открытое восхищение в глазах человека, который был ее давно утраченной любовью. О да, думала она, Джонни Ясноглазый, ты еще чудесней, чем тогда, стройнее, сильнее – более волнующий со своим кривым кинжалом, небритым лицом, грязной одеждой и мужским запахом. – Как я могла не узнать тебя минуту назад, когда исправила имя этого человека с «Патар» на «Петр», это что-то сказало тебе, Джонни. Что именно?
