Ахмед Дурсак был туркменом-мусульманином, очень сильным, умевшим крайне быстро управляться с ножом и метко стрелять. Он выбрался из автомобиля, держа свой автомат в свободно опущенной руке, и быстро взбежал по трапу; ветер дергал за полы его длинного пальто.
– Салам, ваше превосходительство полковник, – сказал он на фарси, остановившись снаружи на верхней ступеньке. – Мой господин умоляет вас, пожалуйста, присоединиться к нему в машине. Тесные салоны маленьких самолетов вызывают у него беспокойство. В машине вы можете говорить приватно и без помех, совершенно наедине, если пожелаете. Он спрашивает, не окажете ли вы его бедному дому высокую честь и не остановитесь ли у него во время своего пребывания здесь.
Хашеми был шокирован тем, что у Абдоллы-хана хватило нахальства – и уверенности в себе – отправить своего посланника вооруженным. Встреча в машине его тоже не устраивала: слишком легко организовать прослушивание или подложить мину-ловушку.
– Передайте его высочеству, что в машине у меня иногда развивается клаустрофобия и я умоляю его подняться сюда. Здесь мы сможем поговорить приватно, тоже без посторонних, и я счел бы это одолжением. Разумеется, вам следует обыскать салон на случай, если в самолет прокрался какой-нибудь гнусный чужеземец.
– Мой господин предпочел бы, ваше превосходительство, чтобы вы при…
Хашеми придвинулся ближе, его губы сжались в тонкую линию, и голос стал таким же сдавленным.
– Обыщи самолет! Прямо сейчас! И сделай это быстро, Ахмед Дурсак, трижды убийца, один раз – женщины по имени Наджме, и делай, что я приказываю, или ты не проживешь и недели на этой земле.
– Тем скорее я попаду в рай, ибо, служа хану, я исполняю Божий труд, – ответил Ахмед Дурсак, – но я проведу обыск, если вы этого желаете. – Он шагнул в дверь и увидел двух пилотов в своей кабине. В салоне сидел Армстронг. Глаза Ахмеда сузились, но он ничего не сказал, лишь вежливо прошел мимо и открыл дверь туалета, убедившись, что внутри никого нет. Больше человеку здесь спрятаться было негде. – Если то, что вы предлагаете, ваше превосходительство, окажется возможным, пилоты покинут самолет?
Хашеми еще раньше спросил капитана, Джона Хогга, не обяжет ли он его, если это вдруг будет необходимо.
– Извините, сэр, – ответил Хогг, – но мне эта идея совсем не нравится.
– Это займет всего несколько минут. Вы можете забрать ключ зажигания с собой и прерыватели, – добавил Роберт Армстронг. – Я лично прослежу за тем, чтобы никто не заходил в кабину и ничего не трогал.
– Мне это все равно не нравится, сэр.
– Я знаю, – сказал Армстронг. – Но капитан Мак-Ивер предупредил вас, что вы должны делать то, о чем вас попросят. В разумных пределах. А это – в разумных пределах.
Хашеми читал высокомерие на лице Ахмеда, и ему захотелось кулаками разбить эту маску. Ладно, это будет позже, пообещал он себе.
– Пилоты будут ждать в машине.
– А неверный?
– Этот неверный говорит на фарси лучше тебя, вошь, и, если у тебя хватит ума, вошь, ты будешь держаться с ним вежливо и называть его «ваше превосходительство», потому что, могу заверить тебя и твоих туркменских предков-собак, у него длинная память и он может быть более жестоким, чем ты способен себе вообразить.
Губы Ахмеда раздвинулись в улыбке.
– А его превосходительство неверный, он тоже будет ждать на полосе?
– Он останется здесь. Пилоты будут ждать в машине. Если его высочество захочет взять с собой одного телохранителя, дабы убедиться, что никакие убийцы не притаились в засаде, он, разумеется, может это сделать. Если этот вариант его не устраивает, тогда, возможно, нам следует встретиться в полицейском управлении. А теперь убирайся отсюда вместе со своими дурными манерами!
Ахмед вежливо поблагодарил его, вернулся к машине и передал хану все, что было сказано, добавив:
– Мне кажется, этот кусок собачьего дерьма должен быть очень уверен в себе, чтобы быть таким грубым.
А в самолете Хашеми говорил в этот момент по-английски:
– Роберт, этот сын собаки должен быть очень уверен в себе, чтобы иметь таких заносчивых слуг.
– Ты бы действительно потащил хана всех Горгонов в полицейское управление?
– Я мог бы попробовать. – Хашеми закурил сигарету. – Не думаю, что у меня получилось бы. Его племянник Мазарди все еще начальник здешней полиции и все еще сохраняет бо́льшую часть своей власти. «Зеленые повязки» и комитеты не управляют тут ситуацией. Пока.
– Из-за Абдоллы?
– Разумеется, из-за Абдоллы. В течение месяцев по его приказу тебризская полиция поддерживала Хомейни. Единственная разница между временами шаха и временем Хомейни состоит в том, что одни портреты заменили на другие, шахский герб убрали со всех мундиров, и сейчас Абдолла держит здесь все в кулаке крепче, чем прежде. – (Через приоткрытую дверь в салон проникла струя ледяного воздуха.) – Азербайджанцы – порода коварная и жестокая. Шахская династия Каджаров родом из Тебриза, как и шах Аббас, который построил Исфахан и попытался обеспечить свое долголетие, убив своего старшего сына и ослепив второго…
Хашеми Фазир наблюдал за машиной в иллюминатор, пытаясь волевым усилием заставить Абдоллу-хана принять его предложение. Сейчас он чувствовал себя лучше и был больше уверен в том, что доживет до священного дня на этой неделе, чем в воскресенье вечером, когда генерал Джанан ворвался в его управление с постановлением о роспуске внутренней разведки и забрал у него магнитофонные кассеты и Ракоци. Всю ту ночь он провел в мучительных раздумьях, потом, вчера на рассвете, выйдя из дому, обнаружил, что за ним следят какие-то люди, а позже утром его жену и детей на улице толкала какая-то толпа. Весь день до обеда ушел на то, чтобы оторваться от тех, кто висел у него на хвосте. К тому времени один из руководителей секретной «группы четыре» уже ждал его на конспиративной квартире, и в тот же вечер, когда генерал Джанан вышел из бронированного лимузина, чтобы войти в свой дом, припаркованная рядом машина, набитая пластитом, разорвала его и двух доверенных помощников на куски, полностью разрушила дом, убив его жену, троих детей и семерых слуг, находившихся внутри, и его престарелого, прикованного к постели отца. Свидетели слышали, как какие-то люди, убегая, выкрикивали левые моджахедские лозунги. После них нашли разбросанные листовки с грубо написанными словами: «Смерть САВАК, которое теперь САВАМА».
Сегодня рано утром, через полчаса после того, как Абрим Пахмуди тайком покинул постель своей тайной любовницы, ей нанесли визит какие-то жестокие люди. Снова люди слышали левые лозунги, и те же слова были написаны на стенах ее квартиры – ее кровью, блевотиной и калом вместо краски. В девять часов сегодня утром он отправился, договорившись об аудиенции, чтобы выразить свои соболезнования Абриму Пахмуди по поводу обеих трагедий: внутренняя разведка, разумеется, проинформировала его об этих нападениях. В качестве пешкеша он принес с собой часть показаний Ракоци, якобы попавших к нему в руки из других источников, – как раз достаточную, чтобы представлять какую-то ценность.
