– Я говорю, что вы собираетесь предпринять?
– Распоряжусь провести учебную тревогу для охраны, – ответил он величаво. – Похоже, я забыл пункт 56/976 нашего первоначального франко-иранского контракта, который гласит, что каждые шесть месяцев в течение нескольких дней безопасность предприятий должна проверяться на предмет всех и всяческих проникновений посторонних лиц для… э-э… к вящей славе Франции и… э-э… Ирана! – Чистые глаза де Плесси просияли от красоты этой уловки. – Да. Разумеется, мои подчиненные забыли напомнить мне об этом, но теперь мы все дружно впряжемся в эту работу с подлинно французским энтузиазмом. Везде: на Сирри, на платформах, на берегу, даже в Бендер-Ленге! Кретины! Как они смеют думать, что им удастся саботировать то, во что вложены годы труда. – Он огляделся по сторонам. Рядом по-прежнему никого не было. Остальные члены группы собрались возле второго 212-го. – Мне придется рассказать все Касиги из-за его танкера, – тихо проговорил он. – Возможно, это и есть их цель.
– А ему можно доверять? Я имею в виду, сделать все без лишнего шума.
– Да. Иначе нельзя, mon ami. Нам придется его предупредить, да, нам придется это сделать. – Де Плесси почувствовал, как в животе у него заворчало. Боже, подумал он, всполошившись не на шутку, надеюсь, это просто голод и меня не ожидает разлитие желчи, хотя после всего, что я сегодня пережил, это было бы неудивительно. Сначала у нас едва не случилась авария, потом наш лучший пилот едва не подрался с этим мешком навоза Гафари, а теперь еще и революция стучится в двери. – Касиги спрашивал, нельзя ли ему полететь с вами. Когда вы будете готовы?
– До захода солнца, но ему совсем не обязательно нас ждать, он может вернуться с вами.
Де Плесси нахмурился:
– Я понимаю, почему вы не любите японцев. Я, скажем, до сих пор не выношу немцев. Но мы должны быть практичными. Он хороший клиент, и раз уж он попросил, я был бы вам признателен, если бы вы… если бы вы… э-э… попросили Восси его отвезти, mon cher ami. Да, теперь мы близкие друзья, вы спасли наши жизни, и мы вместе пережили форс-мажор! И он один из наших очень хороших клиентов, – твердо добавил он. – Очень хороших. Благодарю вас, mon ami. Я оставлю его на Сирри. Когда вы будете готовы, то сможете забрать его оттуда. Расскажите ему все, что вы рассказали мне. Отлично, значит, решено, и, будьте уверены, я расскажу о вашем мастерстве властям и самому лорду Гэваллану в самых лестных выражениях. – Он вновь просиял. – Ну, мы полетели, я увижу вас завтра.
Скрэггер посмотрел ему вслед. Выругался про себя. Де Плесси был самым главным, так что поделать Скрэггер ничего не мог и позже днем весь путь до Сирри просидел в салоне вертолета, потея и ненавидя быть пассажиром.
– Господи, Скрэг! – ошеломленно вскинулся Восси, когда Скрэггер сказал ему, что полетит сзади. – Пассажиром? С тобой все в порядке? Ты уверен, ч…
– Просто хочу посмотреть, на что это похоже, – раздраженно ответил Скрэггер. – Заталкивай свою задницу на капитанское сиденье, забирай этого гада с Сирри и сажай машину в Бендер-Ленге словно перышко, черт подери, а не то я тебе такого понапишу в отчете…
Касиги ждал на вертолетной площадке. Укрыться от солнца было негде, ему было жарко, донимала пыль. Песчаные дюны тянулись за его спиной до трубопровода и комплекса нефтехранилищ, грязно-бурые от пыли. Скрэггер смотрел на песчаных дьяволов – небольшие песчаные смерчи, – танцующих над землей, и благодарил судьбу за то, что он мог летать и не должен был работать в таком месте. Да, вертолеты – это всегда много шума, постоянная вибрация, и никогда не знаешь, что они выкинут, думал он, и да, я скучаю по полетам в высоком небе, в самолете, один на один с целым небом, пикирования и перевороты, то падаешь камнем, как орел, то вновь взмываешь ввысь, но полет – это всегда полет, и я до сих пор терпеть не могу сидеть в этом чертовом пассажирском салоне. Ради всех святых, здесь лететь еще хуже, чем в обычном самолете! Он ненавидел летать, не управляя машиной, и никогда в этом случае не чувствовал себя в безопасности; и это лишь добавило ему дискомфорта, когда он махнул рукой Касиги, чтобы тот садился рядом с ним, и с грохотом захлопнул за ним дверцу. Оба механика дремали в сиденьях напротив, их белые комбинезоны были покрыты пятнами пота.
Когда они поднялись в воздух, Скрэггер наклонился поближе к Касиги:
– Иначе как в спешке рассказать не получится, поэтому слушайте: возможно, что Сирри, одна из платформ или, может, даже ваш корабль подвергнется террористическому нападению. Де Плесси попросил меня предупредить вас.
Воздух со свистом вырвался изо рта Касиги.
– Когда? – спросил он, перекрывая сильный шум в салоне.
– Не знаю. Де Плесси тоже не знает. Но это более чем возможно.
– Как? Как они намерены осуществить диверсию?
– Понятия не имею. Оружие или взрывчатка, может быть, бомба с часовым механизмом. Так что вам лучше усилить охрану.
– Она и так оптимальна, – тут же ответил Касиги и увидел, как в глазах Скрэггера промелькнула злость. Какое-то мгновение он не мог понять почему, потом вспомнил, что он сказал секунду назад. – А, извините, капитан, я и не думал хвастаться. Просто у нас всегда очень высокие стандарты в этой области, а в этих водах мои корабли ведут себя… – Он едва не сказал «как на войне», но вовремя спохватился, сдерживая раздражение, которое у него вызывала чувствительность собеседника. – В этих водах все ведут себя более чем осторожно. Пожалуйста, извините меня.
– Де Плесси хотел, чтобы вы были в курсе. И еще чтобы вы держали эту информацию при себе и не привлекали в помощь иранцев.
– Понимаю. Я буду надежно оберегать вашу информацию. Еще раз спасибо.
Касиги увидел, как Скрэггер коротко кивнул, затем откинулся на спинку сиденья. Бо́льшая часть японца тоже хотела коротко кивнуть в ответ и все на этом закончить, но, поскольку австралиец спас жизнь его спутникам и ему самому, позволив им таким образом и дальше послужить своей компании и своему лидеру Хиро Тоде, он чувствовал, что его долг – попробовать залечить вражду.
– Капитан, – произнес он так тихо, как только мог, чтобы шум двигателей не заглушил его слова, – я понимаю, почему австралийцы ненавидят нас, японцев, и приношу извинения за все сингапурские Чанги, все бирманские железные дороги и все злодеяния. Могу лишь сказать вам правду: все это широко преподается в наших школах и не забывается. Нашему народу стыдно, что эти вещи имели место.
Это правда, зло подумал он. Совершение этих злодеяний было глупостью, даже хотя эти дураки и не понимали, что творят злодеяния, – в конце концов, враги были трусами, большинство из них, и, как овцы, сдавались в плен десятками тысяч, утратив свои права человека, согласно бусидо, нашему кодексу, который гласит, что для солдата нет большего бесчестья, чем сдаться врагу. Несколько ошибок, совершенных горсткой садистов, кучкой необразованных крестьян, служивших охранниками в лагерях, большинство из которых к тому же были тупыми пожирателями чеснока, корейцами, – и все японцы обречены страдать вечно. Это позор Японии. И еще один, самый глубокий позор из всех заключался в том, что наш верховный военачальник не выполнил своего долга и поэтому принудил императора к позору, которым было прекращение войны.
