– Да уж, помолчи, Зади, и благослови свою удачу. У моего Хасана стоит утром, днем и ночью, и желание так переполняет его, что он не дает мне времени даже зубы почистить!
– Так вот, секрет эликсира привез сюда прапрадедушка нынешнего владельца, заплатив за него огромную цену. Мне говорили, целую пригоршню алмазов…
– Ииииииии…
– …но сейчас можно купить маленький флакончик за пятьдесят тысяч риалов!
– О-о, это слишком дорого! Где же мне раздобыть столько денег?
– Как всегда, ты найдешь их в его кармане, и ты всегда можешь поторговаться. Разве может цена быть слишком высокой за такой напиток, когда других мужчин у нас быть не может?
– Если только он действительно поможет…
– Конечно поможет. Где его можно купить, дорогая, милая Фазулия?
– На базаре, в лавке Абу Бакра ибн Хасана ибн Сайиди. Я знаю дорогу! Мы пойдем туда завтра. До обеда. Пойдешь с нами, милая Азаде?
– Нет, спасибо, дорогая сестра.
Потом было много смеха, и одна из тех, что помоложе, сказала:
– Бедной Азаде не нужны джакаранда и муксус — ей нужно все как раз наоборот!
– Джакаранда и мускус, дитя, и рог носорога, – поправила Фазулия.
Азаде расхохоталась вместе с ними. Они все расспрашивали ее, открыто или обиняком, все ли у ее мужа соответствовало его огромным размерам и как ей, такой худенькой, такой хрупкой, удавалось выдерживать на себе его вес? «С помощью магии», отвечала она самым юным, «без труда», говорила она серьезным и «с невообразимым блаженством, как будто я в райском саду», сообщала она завистливым и тем, кого терпеть не могла и втайне хотела подразнить.
Не все одобряли ее брак с инородным великаном. Многие пытались повлиять на ее отца, склоняя его против него и против нее. Но она одержала верх и хорошо знала, кто ее недоброжелательницы: ее помешанная на сексе сводная сестра Зади, лживая двоюродная сестра Фазулия с ее нелепыми преувеличениями и, больше всех в этой своре, медоточивая гадюка Наджуд, самая старшая ее сестра, и ее подлый муж Махмуд, пусть Аллах накажет их за их злые козни.
– Дражайшая Наджуд, я так счастлива снова оказаться дома, но теперь пришло время спать.
Стало быть – в постель. Все сразу. Некоторые с радостью, другие с печалью, третьи со злобой, четвертые с ненавистью, кто с любовью, кто к мужу, кто на одинокое ложе. Согласно Корану, мужчины могли иметь до четырех жен одновременно, при условии, что ко всем относились одинаково во всех отношениях. Только Пророку Мухаммаду, единственному из всех мужчин, было позволено иметь столько жен, сколько он пожелает. Легенда гласила, что у Пророка на протяжении его жизни было одиннадцать жен, хотя и не все в одно и то же время. Некоторые умерли, с некоторыми он развелся, а некоторые пережили его самого. Но каждая из них почитала его до самой смерти.
Эрикки проснулся, когда Азаде скользнула под одеяло рядом с ним.
– Нам нужно выехать как можно раньше, Азаде, милая моя.
– Да, – пробормотала она сквозь сон: постель была такая удобная, рядом с ним было так уютно. – Да, когда пожелаешь, но, пожалуйста, не раньше чем после обеда, потому что дражайшая мачеха наплачет ведра сл…
– Азаде!
Но она уже спала. Он вздохнул, испытывая то же умиротворение, и снова погрузился в сон.
В воскресенье, как он планировал, они не уехали – ее отец сказал, что это было неудобно, поскольку он желал сначала поговорить с Эрикки. Сегодня, в понедельник, на рассвете, после молитвы, которую провел ее отец, и после завтрака – кофе, хлеб, мед, йогурт и яйца – им разрешили уехать, и теперь они свернули с горной дороги на шоссе, ведущее в Тегеран, и там увидели перед собой блокпост.
– Странно, – сказал Эрикки.
Полковник Мазарди пообещал встретить их здесь, но его нигде не было видно, да и на блокпосте не было ни одного человека.
– Полиция! – пробормотала Азаде, зевнув. – Ее никогда нет там, где нужно.
Дорога поднималась вверх, к перевалу. Небо было голубым и чистым, вершины гор уже заливал солнечный свет. Внизу, здесь в долине, было еще темно, холодно и сыро, дорога была скользкой, на обочине скопился снег, но Эрикки это не пугало; «рейнджровер» имел полный привод, и он захватил с собой цепи на колеса. Некоторое время спустя, когда они подъехали к повороту на базу, он проехал мимо. Он знал, что база пустовала, с 212-м все было в порядке, машина ждала ремонта, перед отъездом из дворца он безуспешно попробовал связаться со своим директором Даяти. Но это не имело значения. Эрикки откинулся на спинку сиденья, баки у него были полные и вдобавок еще шесть двадцатилитровых канистр, которые он наполнил на личной заправке Абдоллы.
Я легко доберусь до Тегерана еще сегодня, думал он. И вернусь к среде – если вернусь. От этого ублюдка Ракоци добра не жди.
– Кофе хочешь, милый? – спросила Азаде.
– Спасибо. Посмотри, не удастся ли тебе поймать Би-би-си или «Голос Америки» на коротких волнах. – Он с благодарностью принял чашку горячего кофе из термоса, слыша доносившиеся из радиоприемника треск и свист настройки, громогласные советские станции, и больше практически ничего. Иранские радиостанции все еще бастовали и были закрыты, за исключением тех, которые обслуживались военными.
За прошедшие выходные друзья, родственники, торговцы, слуги приносили самые разные слухи и слухи, опровергающие слухи, от предстоящей советской интервенции до предстоящей американской интервенции, от успешных военных переворотов в столице до почтительной сдачи всех генералов на милость Хомейни и отставки Бахтияра.
– Чушь! – сказал тогда Абдолла-хан, дородный мужчина на седьмом десятке, с бородой, темными глазами и полными губами, увешанный драгоценностями и богато одетый. – С какой стати Бахтияру уходить в отставку? Он этим ничего не выигрывает, значит и смысла в этом нет – пока.
– А если Хомейни победит? – спросил Эрикки.
– На все воля Аллаха. – Хан полулежал на коврах в Большом зале, Эрикки и Азаде сидели напротив него, за спиной хана стоял вооруженный телохранитель. – Но победа Хомейни будет лишь временной, если он ее добьется. Армия приструнит его и его мулл рано или поздно. Он старый человек. Скоро он умрет, чем скорее, тем лучше, потому что, хотя он и исполнил Божий промысел, избавив страну от шаха, чье время пришло, он мстителен, мыслит узко и поражен такой же манией величия, как и шах, если не большей. Он, без сомнения, убьет больше иранцев, чем их когда-либо убил шах.
– Но разве он не служитель Божий, истинно верующий и обладающий всеми качествами аятоллы? – осторожно спросил Эрикки, не зная, чего ему ожидать. – Зачем Хомейни делать это?
– Такова привычка тиранов. – Хан рассмеялся и положил в рот еще один кусочек халвы, турецкой сладости, которой он объедался.
– А шах? Что будет теперь? – С какой бы неприязнью Эрикки ни относился к хану, он был рад возможности узнать его мнение. От хана зависело многое в жизни его и Азаде в Иране, а Эрикки не хотел уезжать.
