«Рейнджровер» был создан для бездорожья, его зимние шины уверенно цеплялись за твердую неровную поверхность. Через мгновение они достигли деревьев, где их было уже не догнать, и он свернул в сторону дороги, переключился на пониженную передачу, включил оба дифференциала и перебрался через глубокий джуб, разорвав колючую проволоку на столбах забора. Выбравшись на шоссе, он убрал полный привод, переключил передачу и быстро покатил прочь.
Только когда они были уже далеко, кровавая пелена перед глазами очистилась. Холодея от ужаса, он вспомнил визг пуль, ударявших в машину, вспомнил, что Азаде была с ним. В панике он повернул голову и посмотрел на нее. Но с ней все было в порядке, лишь страх парализовал ее, и она съежилась в углу сиденья, держась за дверцу обеими руками. В стекле и в крыше рядом с ней виднелись отверстия от пуль, но она была невредима, хотя в первый момент он ее не узнал и увидел перед собой просто иранку, обезображенную чадрой, – такую же, как любая из десятков тысяч, которых они видели в толпе.
– О Азаде! – выдохнул он, потом протянул руку и прижал ее к себе, ведя машину одной рукой.
Через мгновение он притормозил, прижался к обочине, остановил машину и сжал ее в объятиях, пока рыдания сотрясали все ее тело. Он сидел, не замечая, что стрелка бензина была почти на нуле, что машин становилось все больше, не замечая враждебных взглядов из проезжавших мимо автомобилей или того, что во многих из них сидели революционеры, удиравшие со своего блокпоста в Тегеран.
Глава 17
БАЗА «ЗАГРОС-3». 15:18. Четверо мужчин, лежа на санках, летели по снежному склону позади базы, Скот Гэваллан чуть впереди Жан-Люка Сессона, который катился голова в голову с Насири, директором базы; Ничак-хан отставал от них шагов на двадцать. Это был «кубок вызова», устроенный Жан-Люком, Иран против сборной мира, и все четверо отчаянно пытались увеличить скорость до максимума. Пушистый снег на склоне, легким покрывалом брошенный поверх твердого наста, был девственно-чистым и нетронутым. Они все вскарабкались на вершину горы позади базы; Родригес и один из жителей деревни выполняли роль судей на старте. Приз победителю составлял пять тысяч риалов – около шестидесяти американских долларов – и одну из бутылок виски Тома Лочарта. «Том не будет возражать, – великодушно объявил Жан-Люк. – Он себе устроил дополнительный отпуск, наслаждается злачными местами Тегерана, пока мы тут торчим на базе! А я, разве я тут не за старшего? Разумеется, за него. Так вот, как начальник, беру эту бутылку под свое начало к вящей славе Франции, ради благополучия моих подчиненных и наших славных повелителей, кашкаев Яздека», – добавил он под приветственные крики.
День выдался чудесным, солнечным; здесь, на высоте больше семи тысяч пятисот футов над уровнем моря, небо было безоблачным и ослепительно-голубым, воздух – хрустяще-свежим. Снегопад прекратился накануне ночью. Снег валил без перерыва все три дня с тех пор, как Лочарт улетел в Тегеран. Теперь база и чаша гор вокруг превратились в сказочную страну сосен, снега и вершин, вздымающихся на тринадцать тысяч футов, присыпанную добрыми двадцатью четырьмя дюймами свежего пушистого снежного покрова.
Склон внизу становился еще круче. Гонщики неслись, время от времени подпрыгивая на невидимых под снегом кочках, постоянно набирая скорость, иногда полностью исчезая в фонтанах снега, возбужденные, распластавшиеся на санках, настроенные только на победу.
Впереди появились сосны. Скот ловко притормозил носками лыжных ботинок, вцепившись руками в варежках в изогнутые передние стойки санок, и по плавной дуге объехал стоявшие тесной кучкой деревья, выровнял санки и понесся вниз по последнему широкому участку склона к линии финиша далеко впереди, где их ждали остальные работники базы и жители деревни, подбадривая саночников громкими криками. Насири и Жан-Люк притормозили на мгновение позже, обогнули деревья на секунду быстрее, выровняли свои санки, подняв тучу снежной пыли, и почти догнали его, отставая теперь всего на несколько дюймов.
Ничак-хан не стал ни тормозить, ни огибать деревья. В сотый раз поручив себя Аллаху, он закрыл глаза и пушечным ядром влетел под сосны.
– Иншаллах-а-а-а!
Первое дерево он проскочил в футе от него, второе – в полуфуте, открыл глаза как раз вовремя, чтобы вильнуть и не налететь в лоб на третье, миновав его впритирку, проломился через дюжину молоденьких сосенок, набирая скорость, внезапно взмыл в воздух, подскочив на кочке, пролетел над самым стволом поваленного дерева, чудом его не задев, и грохнулся о землю так, что дух едва не вышибло из груди. Но он удержался на вздыбившихся санках, секунду ехал на одном полозе, восстановил равновесие и теперь, под восторженный рев своих собратьев, вырвался из-под деревьев на десять шагов впереди остальных, летя вниз на высокой скорости и по более прямой линии, чем они.
Четверо саночников теперь съезжались в одну линию, прижавшись к своим санкам в попытке выжать из них еще хотя бы чуть-чуть скорости. Скот, Насири и Жан-Люк понемногу нагоняли Ничак-хана. Ближе, ближе. Здесь снежный склон был не таким ровным, и они постоянно подскакивали на мелких кочках, еще крепче вжимаясь в санки. Двести ярдов до финиша, сто – иностранцы с базы и жители деревни кричат и молят Бога о победе – восемьдесят, семьдесят, шестьдесят, пятьдесят, и тут…
Огромный могул хорошо спрятался. Ничак-хан впереди был первым, кого он подбросил в воздух, лишая управления, и швырнул боком на наст так, что перехватило дыхание; Скот и Жан-Люк взлетели следом, чтобы так же беспомощно распластаться в туче снежной пыли на склоне рядом с санками, которые перевернуло вверх полозьями. Насири отчаянно попытался не врезаться в них и обогнуть кочку, дернув свои санки вбок, но справиться с ними на такой скорости было невозможно, полозья мгновение шли юзом, потом санки перевернулись, и Насири закувыркался вниз по склону, остановившись чуть впереди остальных и хватая ртом воздух.
Ничак-хан сел и вытер снег с лица и бороды.
– Хвала Аллаху, – пробормотал он, поражаясь, что не сломал ни руки, ни ноги, и оглянулся, отыскивая взглядом остальных.
Они поднимались на ноги. Скот обессиленно сгибался пополам от хохота, глядя на Жан-Люка, который тоже остался цел и невредим, но все еще лежал на спине, посылая в небо поток отборнейших французских ругательств. Насири в итоге воткнулся в рыхлый снег почти головой вперед, и Скот, все еще хохоча, пошел к нему, чтобы помочь выбраться из сугроба. Он, как и остальные, отделался одними синяками.
– Эй, вы, там! – раздался голос из толпы внизу. Это был Эффер Джордон. – А как насчет долбаной гонки? Она ведь вроде еще не закончилась!
– Давай, Скот… эй, Жан-Люк, да шевелись же ты, ради бога!
Скот забыл о Насири и бросился бежать к финишному шесту шагах в пятидесяти внизу, но поскользнулся и упал в глубокий снег, снова рванул вперед, опять упал, ноги будто свинцом налились. Жан-Люк пришел в себя и устремился вдогонку, Насири и Ничак-хан – за ним следом. Толпа болельщиков удвоила свои крики, подбадривая четверку, пробивающуюся вниз по глубокому снегу, соперники падали, выкарабкивались из снега, поднимались, падали опять, забыв о синяках и ушибах; продвигаться вперед было невероятно трудно. Скот был чуть-чуть впереди, вот его обогнал Ничак-хан, потом вперед вырвался Жан-Люк, потом – Насири; механик Фаулер Джойнс побагровел от крика, жители деревни подбадривали своих с неменьшим энтузиазмом.