Мы просто нахальный, возомнивший о себе фургон для доставки грузов, подумал Скот, скользя взглядом по небу, приборной доске, местности внизу. Да, но как же это здорово – лететь, а не ехать. Голые скалы под ними были довольно близко, деревья остались далеко внизу. Они перевалили за последний гребень. Отсюда уже была видна вышка.
– «Беллиссима», говорит Жан-Люк. Как слышите меня?
Вышка «Беллиссима» была из всех здешних самой высокогорной – ровно двенадцать тысяч четыреста пятьдесят футов над уровнем моря. Вся база ютилась на скалистой площадке под самым гребнем. С другой стороны площадки гора обрывалась вниз почти отвесно, больше чем семь тысяч футов до горной долины шириной десять миль и длиной тридцать – зияющая рана на поверхности земли.
– «Беллиссима», говорит Жан-Люк. Как слышите меня? – Снова никакого ответа, и Жан-Люк переключил канал. – «Загрос-3», как слышите?
– Слышу вас хорошо, капитан, – тут же отозвался с базы голос их радиста-иранца Аливари. – Его превосходительство Насири рядом с аппаратом.
– Ждите нас на этой частоте. Экстренная эвакуация на «Беллиссиме», но на связь они не выходят. Будем садиться.
– Понял. На связи.
Как всегда на «Беллиссиме», Скотом овладевало благоговение при мысли о том титаническом сотрясении земной коры, которое привело к образованию долины внизу. И, как и все, кому довелось здесь побывать, он поражался громадности риска, трудов и денег, необходимых для того, чтобы найти месторождение, выбрать место, поставить вышку, а потом пробурить сотни, тысячи футов, чтобы сделать скважины рентабельными. Но прибыль они приносили, и огромную, как и весь этот район с его безмерными запасами нефти и газа, запертыми в известняковых конусах на глубине от семи тысяч пятисот до одиннадцати тысяч футов. А потом – новые огромные капиталовложения и новый риск при подсоединении этого месторождения к нефтепроводу, который протянулся через горы Загрос, связывая нефтеперерабатывающие заводы Исфахана в центре Ирана с такими же заводами в Абадане на побережье залива, – еще одно поразительное инженерное достижение старой англо-иранской нефтяной компании, ныне национализированной и переименованной в «Иран ойл». «Украденной, Скот, сынок, украденной – вот правильное слово», – много раз говорил ему отец.
Скот Гэваллан улыбнулся про себя, вспомнив отца, и на душе потеплело и посветлело. Черт, как же мне повезло, что он у меня есть! – подумал он. Я все еще скучаю по маме, но я рад, что она умерла. Это ужасно, когда красивая, полная энергии женщина превращается в беспомощную, прикованную к креслу, парализованную оболочку, в которой продолжает жить острый ум, ясный до самого конца. Каким кошмарным несчастьем была ее смерть, особенно для отца! Но я рад, что он снова женился. Морин классная, и отец у меня классный, и жизнь у меня потрясающая, и впереди все безоблачно: много полетов, много пташек, а через пару лет я женюсь – как насчет Тесс? Его сердце забилось быстрее. Дьявол, какая незадача, что Линбар ее дядя, а она его любимая племянница, с другой стороны, чертовская удача, что я с ним не пересекаюсь, ей всего восемнадцать, так что времени полно…
– Откуда будешь заходить на посадку, mon vieux? – раздался голос в наушниках.
– С запада, – ответил он, собираясь с мыслями.
– Хорошо. – Жан-Люк всматривался вперед. Никаких признаков жизни. Буровая площадка была укутана толстым слоем снега, почти погребена под ним. Только вертолетная площадка расчищена. От одного из трейлеров тянулась вверх ниточка дыма. – Ага! Смотри!
Они увидели крошечную закутанную фигурку, человек стоял рядом с вертолетной площадкой и махал им руками.
– Кто это?
– Кажется, Пьетро. – Скот сосредоточил все внимание на посадке.
На такой высоте и из-за расположения уступа всегда могли возникнуть внезапные порывы ветра, завихрения, смерчи – права на ошибку не было. Он зашел со стороны пропасти, вихревые потоки их слегка поболтали, он виртуозно выровнял машину, снизился и сел.
– Хорошо.
Жан-Люк снова перевел взгляд на закутанного человека, в котором теперь узнал Пьетро Фиери, одного из буровых мастеров, вторых по значению лиц на буровой после человека компании. Они увидели, как он провел рукой в районе горла – глуши двигатели. Значит, экстренная эвакуация на этот раз не предполагала немедленного отлета.
Жан-Люк знаком подозвал итальянца к окошку кабины и открыл его.
– Что стряслось, Пьетро? – спросил он, перекрикивая рев двигателей.
– Гуинеппа слег! – прокричал в ответ Пьетро – Марио Гуинеппа был человеком компании на этой буровой – и хлопнул себя по груди слева. – Думаем, наверное, сердце. И это еще не все. Гляди! – Он показал рукой наверх.
Жан-Люк и Скот пригнулись, пытаясь заглянуть наверх через стекло кабины, но не увидели того, что приводило итальянца в такое возбуждение.
Жан-Люк расстегнул ремень безопасности и выбрался наружу. Холод со всех сторон ударил в него, и он поморщился, глаза заслезились от круговерти, производимой винтом вертолета, черные очки помогали совсем мало. Потом он увидел, в чем была проблема, и желудок у него неуютно заворочался. Футах в ста чуть ниже гребня горы и практически над самим лагерем намело огромный козырек изо льда и снега.
– Мадонна!
– Ежели эта штука рухнет, лавина сползет по всему склону и, наверное, утащит с собой и нас, и вообще все, что тут есть, в долину внизу! – Лицо Пьетро посинело от холода. Это был плотный, очень сильный человек; карие глаза над темной, с проседью бородой внимательно поблескивали, хотя и превратились от ветра в узкие щелки. – Гуинеппа хочет с тобой поговорить. Зайдем к нему в трейлер, а?
– А это? – Жан-Люк ткнул большим пальцем вверх.
– Ежели рухнет, так рухнет, – со смехом ответил Пьетро, его зубы белоснежно блеснули на темном фоне перепачканной нефтью парки. – Пошли! – Пригнувшись, он вынырнул из-под винта и зашагал прочь. – Давай пошли!
Жан-Люк беспокойно оглянулся на снежный козырек. Он мог проторчать там еще недели или обрушиться в любое мгновение. Над гребнем горы небо было безоблачным, но полуденное солнце почти не давало тепла.
– Останься здесь, Скот. Двигатели не глуши! – крикнул он и неуклюже последовал по глубокому снегу за Пьетро.
В двухкомнатном трейлере Марио Гуинеппы было тепло и не прибрано, на стенах – карты, перепачканная нефтью одежда, толстые перчатки, пластмассовые каски на крючках, атрибуты ремесла нефтяника разбросаны по всей комнате, служившей одновременно кабинетом и гостиной. Сам хозяин лежал в спальне на кровати полностью одетый, только без ботинок. Марио был крупным высоким мужчиной сорока пяти лет, с впечатляющим носом: его лицо, обычно красное и обветренное, сейчас было мертвенно-бледным, губы приобрели странный синеватый оттенок. С ним находился буровой мастер из другой смены, Энрико Банастасио – маленький смуглый человечек с темными глазами и узким лицом.
– А-а, Жан-Люк! Рад тебя видеть, – устало произнес Гуинеппа.
