Его левая рука метнулась в сторону, ухватила автомат за ствол и неуклюже пропихнула его через раздвижное окошко в кабину позади них. В тот же момент его правая рука на ручке управления еще больше пошла влево, потом резко дернула ее вправо, еще раз влево-вправо, яростно раскачивая вертолет. Ракоци был захвачен врасплох, его голова врезалась в борт, на мгновение оглушив его. Петтикин тут же сжал левую руку в кулак и неумело саданул его по челюсти, надеясь оглушить окончательно. Но Ракоци не зря занимался карате, реакция у него была отменной, и он успел поднять руку, блокируя удар. Ничего не соображая, он ухватил руку Петтикина за кисть, восстанавливая силы с каждой секундой. Оба отчаянно пытались одолеть друг друга, а вертолет начал опасно заваливаться набок, по-прежнему оставляя Ракоци снизу. Сцепившись, они боролись; ремни безопасности мешали обоим. Оба прилагали бешеные усилия; Ракоци, у которого были свободны обе руки, понемногу начинал одолевать.
Петтикин ухватил ручку управления коленями и освободившейся правой рукой снова ударил Ракоци в лицо. Удар до конца не получился, но его сила заставила Петтикина потерять равновесие, колени не удержали ручку, толкнув ее влево, и тонкий баланс ног на педалях управления рулевым винтом нарушился. Вертолет тут же завалился набок, потерял всякую подъемную силу – никакой вертолет не может лететь сам по себе даже секунду, – центробежная сила еще больше сместила его вес вбок, и в кутерьме схватки кто-то толкнул рычаг управления общим шагом винта вниз. Вертолет рухнул, потеряв всякое управление.
Петтикин в панике бросил бороться. Слепо орудуя руками и ногами, он попытался восстановить управление машиной, двигатели взвыли, стрелки приборов обезумели. Руки, ноги и подготовка – против паники. Он пережал ручку в одну сторону, потом пережал в другую. Они пролетели девятьсот футов, прежде чем ему удалось выровнять машину и перейти в горизонтальный полет; сердце колотилось и ныло невыносимо, припорошенная снегом земля была под ними в пятидесяти футах.
Его руки дрожали. Трудно было дышать. Потом он почувствовал, как что-то твердое больно ткнулось в бок, и услышал ругательства Ракоци. Он тупо осознал, что язык был не иранский, но не мог сказать, какой именно. Повернув голову, он увидел искаженное яростью лицо, тускло-серый металл короткого пистолета-пулемета и обругал себя за то, что напрочь о нем забыл. Сердитым жестом он попробовал отпихнуть его от себя, но Ракоци еще сильнее прижал дуло сбоку к шее.
– Прекрати это, или я тебе башку снесу ко всем чертям, мать твою!
Петтикин тут же заложил крутой вираж, но ствол еще сильнее вжался в шею, причиняя ему боль. Он услышал, как щелкнул предохранитель, потом затвор.
– Твой последний шанс!
Земля была совсем рядом, проносилась под ними с тошнотворной быстротой. Петтикин понял, что отделаться от ствола не удастся.
– Хорошо… хорошо, – сказал он, уступая, выровнял машину и начал набирать высоту. Дуло врезалось в шею еще сильнее, причиняя еще большую боль. – Ты делаешь мне больно, черт подери, и мешаешь сидеть ровно! Как я могу лететь, когда т…
Ракоци лишь снова ткнул его коротким автоматом, еще сильнее, ругаясь, крича ему в ухо проклятия, прижимая его голову к дверце.
– Да черт меня подери! – в отчаянии проорал Петтикин, пытаясь вернуть на место головные телефоны, съехавшие на шею во время драки. – Как мне вести машину, когда ты мне свою пушку в шею тычешь? – Давление ствола чуть-чуть ослабло, и Петтикин выровнял вертолет. – Да и кто ты такой вообще, черт бы тебя побрал?!
– Смит! – Ракоци был перепуган не меньше его. Еще бы доля секунды, думал он, и нас бы размазало по земле, как коровью лепешку. – Ты что, думаешь, будто имеешь дело с каким-то долбаным любителем? – Прежде чем он успел остановить себя, рука сама хлестнула Петтикина по губам тыльной стороной ладони.
Голову Петтикина отбросило назад, и вертолет дернулся, но из-под контроля не вышел. Петтикин почувствовал, как по нижней части лица разливается жгучая боль.
– Еще раз сделаешь это – и я переверну машину вверх тормашками, – произнес он со спокойной непреложностью.
– Согласен, – тут же отозвался Ракоци. – Я приношу извинения за… за это… за эту глупость, капитан. – Он осторожно отодвинулся к двери, но взведенный пистолет-пулемет не опустил и на предохранитель ставить не стал. – Да, это было лишнее. Извините.
Петтикин тупо посмотрел на него:
– Вы извиняетесь?
– Да, прошу простить меня. Это было не нужно. Я не варвар. – Ракоци полностью овладел собой. – Если вы дадите мне слово, что не будете пытаться на меня напасть, я уберу автомат. Клянусь, вам ничего не угрожает.
Петтикин задумался на секунду.
– Хорошо, – сказал он. – Если вы мне скажете, как вас зовут и кто вы такой.
– Даете слово?
– Да.
– Очень хорошо, я доверяю вашему слову, капитан. – Ракоци поставил оружие на предохранитель и убрал его в карман сиденья с дальней от Петтикина стороны. – Меня зовут Али ибн Хасан Каракозе, и я курд. Мой дом… моя деревня… стоит на склоне горы Арарат на иранско-советской границе. Благословением Аллаха я борец за свободу против шаха и любого, кто хочет поработить нас. Вы удовлетворены?
– Да… да, вполне. Тогда, если по…
– Потом, прошу вас. Сначала отправляйтесь туда, быстро. – Ракоци показал рукой вниз. – Выравнивайте машину и подбирайтесь поближе.
Они были на высоте восемьсот футов справа от трассы Казвин – Тегеран. С милю позади них по обе стороны дороги стояла деревня, Петтикин видел, как дым клубится на сильном ветру.
– Куда?
– Вон туда, рядом с дорогой.
Сначала Петтикин не разглядел, куда показывал его спутник; в голове у него роились мысли и вопросы про курдов и многовековую историю их войн с персидскими шахами. Потом он увидел скопление машин и грузовиков, стоявших у обочины с одной стороны, и людей, окруживших современного вида внедорожник с голубым крестом на белом прямоугольнике на крыше; другие машины потихоньку проезжали мимо.
– Вы хотите сказать, туда? Хотите подойти к тем грузовикам и машинам? – спросил он; губы мучительно саднило, шея ныла. – Вон к тем машинам рядом с той, у которой голубой крест на крыше?
– Да.
Петтикин послушно заложил виражи и пошел на снижение.
– А что в них такого важного, а? – спросил он, потом поднял глаза. Он увидел, что Ракоци пристально смотрит на него с явным подозрением. – Что? Теперь-то что не так, черт подери?!
– Вы действительно не знаете, что означает голубой крест на белом поле?
– Нет, а что? Что это? – Петтикин рассматривал внедорожник, который был теперь гораздо ближе, отсюда он увидел, что это красный «рейнджровер», который окружала разозленная толпа, один человек бил прикладом винтовки в заднее стекло. «Это флаг Финляндии», – прозвучало в его наушниках, и в голове Петтикина тут же мелькнуло имя Эрикки. – У Эрикки был «рейнджровер», – вырвалось у него; он увидел, как стекло разлетелось от очередного удара. – Вы думаете, это Эрикки?
