Тюк затрепетал в клюве, норовя вырваться. Никаких сомнений не оставалось: преступник похитил своих детей и готов их погубить, только не отдать в чужие руки.
— Я их сам воспитаю, — невнятно ответил Орсекки.
— На морозе? В горах?
Орсекки выбился из сил… Он судорожно колотил крыльями по воздуху, но они уже не хотели его держать — с каждым метром он терял высоту. Кора летела рядом, стараясь придержать клювом тюк, — она боялась, что тюк выпадет и дети разобьются о камни внизу.
Но каким-то отчаянным усилием Орсекки удержал тюк, и они вместе опустились в лощину между скал — не очень далеко от города, но невидимые оттуда.
Орсекки упал на спину и хватал воздух широко раскрытым клювом. Из его горла вырывался хрип.
Кора сразу же развязала тюк, и перепуганные цыплята забились под ее бок, спасаясь от холода и страха. «Как жаль, что птицы не выкармливают детей грудью, — пожалела Кора. — Я бы сейчас покормила и успокоила их».
— Все это глупо, — сказала Кора. — Ты только погубил бы детей.
— Но я не могу так больше жить… я не могу.
— Не надо было убивать профессора Гальени, — сердито сказала Кора.
Орсекки приподнял голову. Он смотрел на Кору отчаянным взглядом.
— Клянусь тебе здоровьем наших детей! — воскликнул он. — Клянусь всем святым! Я не убивал профессора!
— Ах, оставь, — сказала Кора. — Завтра ты скажешь, что не уносил на верную гибель своих цыплят.
— Я не хочу жить…
— Теперь это самое легкое.
— Ты мне не веришь или не хочешь верить?
— Ты единственный, кто хотел убить профессора… Ведь ты хотел?
— Хотел.
— И единственный, кто имел к тому возможность. Имел?
— Имел. Но не убивал!
— Может, ты даже знаешь, кто убил?
Последовала длинная тягучая зловещая пауза.
— Ну, говори же! Мне надо нести детей обратно.
— Знаю, — сказал археолог и заплакал.
Таким Кора его и оставила.
Она загнала детей в тюк и с невероятным трудом донесла его до города.
На окраине она не выдержала и буквально рухнула у крайнего дома. Ее страшно беспокоило здоровье малышей. Как бы сиротинушки, кровинушки ее не схватили простуду!
Цыплятки выползли из тюка. Они тоже настрадались и потому были непривычно тихи и малоподвижны. Вот Чук и Гек с золотыми и черными перьями, а вот пеструшка Мила…
Как она их всех любит… Ради них она готова на все. Такова доля женщины… ради любимых пойти на все.
По улице несся Хосе-джуниор.
— Тетя Кура! — закричал он. — Что случилось? Все бегают, по телефонам звонят. Говорят, ваших детей украли, а то и вас убили.
— Ничего, обойдусь.
Цыплята при виде Хосе оживились и потянулись к нему. Они еще не видели таких маленьких людей, и Хосе им понравился.
Они тоже понравились мальчику.
— Во, никогда не думал, что цыплята такие бывают, — сказал он. Потом пригляделся к Чуку, который пытался склюнуть с его куртки яркий значок, и произнес: — Ну точно ихний папаша!
— Ты и это знаешь? — удивилась Кора.
— Угу, — сказал парнишка и побежал по улице, Чук за ним.
Они бежали по кругу. Потом за ними побежал и Гек. Только Мила осталась возле матери.
Кора понимала, что Орсекки не лгал. Он не убивал профессора.
Или ему кажется, что он не убивал профессора.
Да, он в истерике, он почти лишился рассудка — но не от страха, а от обиды…
— Стой! — закричала Кора громко. Так, что мальчик и цыплята замерли. — Стой, Хосе! Ты же сказал мне, что видел, кто убил профессора?
— Конечно, видел, — ответил мальчик.
— Так чего же ты скрывал правду?
— А кто меня спрашивал? Сам я в куриные дела не лезу. И папаша мой меня учил: если у соседей проблемы, пускай они их и решают — у нас своих проблем хватает, правда, тетя Кура?
— Так расскажи мне, как он его убил.
— Кто убил?
— Расскажи мне, как археолог Орсекки убил нашего профессора.
— А при чем тут Орсекки?
— Ну он же убил профессора! Он в этом сознался.
— Сознался, сознался, а что ему оставалось делать?
Мальчик подошел к Коре, обнимая за шею цыпленка. Цыпленок вырывался, но не сильно.
— Не говори загадками! — закричала Кора.
В тот момент она уже поняла, кто убил профессора, — кто имел и основания, и желание, и даже необходимость убить профессора. Но решение было столь необычно для Коры как для инспектора ИнтерГпола, что она никак не могла к нему прийти.
— Так вы же знаете, — сказал мальчик.
— Потому и прошу тебя сказать, что знаю, — сказала Кора. — Мне нужно твое независимое мнение.
— Ну вы, тетенька, и убили, — сказал мальчик.
— Правильно, — согласилась Кора. И бессильно опустилась на холодную землю.
* * *
Кора привела в больницу малышей, включила электрокамин, накормила, напоила, уложила спать свой детский сад. Тем временем местный доктор с помощью шахтеров отыскал в горах замерзшего и обессилевшего Орсекки.
Его тоже привели в палату, кормили, согревали, утешали.
— Ты хоть расскажи, как все произошло, — попросил Кору доктор.
— Эта ситуация многократно описана в художественной литературе. И обычно она заканчивается трагически.
— Попроще можно? — спросил врач. Но одна из медсестер, стоявшая в дверях, укоризненно произнесла:
— Мурадик, не старайтесь показаться циником.
— Гальени-папа понимала, что, когда она снесет яйца и из них вылупятся птенцы, ее тайна станет известной всему свету: расцветка птенцов почти наверняка выдаст настоящего отца. В ином обществе она смогла бы найти выход — уехать, развестись…
— У нас это невозможно! — горько произнес Орсекки.
— Рождение детей ставило под угрозу судьбу, любимую работу, карьеру ее возлюбленного.
— Это так, — согласился Орсекки.
— Как можно было его спасти?
— Неужели она на такое решилась! — ахнула медсестра.
— Да, — сказала Кора. — Молодая женщина подстерегла на раскопках своего нелюбимого старого мужа и убила его.
— Лучше бы это совершил я! — произнес Орсекки.
— Она не знала, что убийство наблюдал мальчик Хосе-джуниор, очень хитрый, себе на уме мальчик.
— Да, я себе на уме, — признался Хосе, который сидел среди цыплят и потихонечку щипал из них пух для папиного магазина. — Я там ошивался, как всегда, думал, чем поживиться. Я такой, я деловой. И вижу, как та старая курица, которая над площадкой каждый день летала и сверху снимки делала, к обрыву идет, молодая, эта самая, — он показал на Кору, — за ним топает. И как-то так топает, что я сразу за палатку спрятался. Смотрю, у нее нож в когтях. Сзади подобралась, ножиком его по шее — вжик! Тот с катушек долой!
