Птица летит в вышине,
я еду на белом коне.
Прошу я у птицы: давай породнимся!
Я тоже хочу парить в вышине
И видеть те дали, что мы повидали
Верхом на белом коне.
Обрамлённое золотыми локонами лицо певицы не только эффектно подсвечивалось софитами, но и озарялось внутренним светом, делая и без того красивую девушку ещё прекраснее. Три молодых человека за её спиной аккомпанировали Ред Джейн на гитаре, синтезаторе и волынке, из-за чего звучание у песни получалось совсем уж необычное.
Как только стихли последние аккорды протяжной мелодии, зал взорвался восторженными аплодисментами. А из-за ближайшего к эстраде столика поднялся крупный мужчина в парадном костюме, при галстуке и, сгибаясь под тяжестью корзины с цветами, преподнёс ее исполнительнице. Когда он развернулся, собираясь возвратиться на место, я узнала в нём Бориса. Лицо его так и светилось любовью и счастьем. Кудрявый друг сел там, откуда ушёл, а я заняла свободный столик у стены и кивнула на стул напротив, предлагая Банкину присесть. Места нам достались просто замечательные — сцены отсюда видно не было, зато открывался прекрасный обзор на столик Бориса. Выступал «Горт» ещё полчаса или около того, а затем, откланявшись, музыканты покинули эстраду, и огненно-кудрая зазноба Бориса уселась за его столик. Джуниор взял её руку в свои ладони и, не стесняясь, прилюдно принялся целовать каждый пальчик. Стерпеть подобное унижение своего лучшего друга я не могла и, вскочив на ноги, твёрдым шагом отправилась спасать ситуацию. Спиной чувствуя осуждающий взгляд Банкина, приблизилась к столу, за которым сидела влюблённая парочка, и, опустившись на свободный стул, приветливо улыбнулась:
— Добрый вечер!
Устинович-младший посмотрел на меня так, точно увидел призрак покойного дедушки. Но затем лицо его прояснилось, и Боря, справившись с обуревавшими его эмоциями, вполне миролюбиво произнёс:
— Познакомься, Женя, с моей коллегой Агатой. Агата, это Женя Арзамасова, я тебе про неё говорил.
— Как же, наслышана, — кивнула я. — Я вот всё думаю, а что ты делала в лесу в такую рань?
Певица смерила меня красноречивым взглядом, словно хотела сказать: «Что тебе объяснять? Всё равно не поймёшь!» — но в объяснения всё же пустилась.
— Кельтская духовность, — назидательно начала девушка, — воспринимается профанами как романтическая древняя философия. Однако она всё ещё жива в душах тех, кто тесно связан с природой. В душе своей кельты хранят почитание земли, рек и неба. Мы представляем природу живой священной сущностью и часто уходим подальше от людей, чтобы предаться медитации и молитвам, в которых просим благословения всего в жизни — от малого до большого, от приготовления завтрака по утрам до помощи свыше в делах общесемейных.
— Ага, ты помолилась, и кельтские боги в нужный момент послали тебе Бориса, — с понимающим видом кивнула я.
— Зачем ты так? — вспыхнул Устинович-младший.
— Боря действительно подоспел вовремя, — невозмутимо продолжала Ред Джейн. — Это может показаться смешным, но я чту кельтских богов, и они платят мне взаимностью. Так что насчёт медитации и молитв ты права. Общаясь с природой, мы начинаем ценить всё, что дарует нам жизнь, и в ответ мы получаем ограждение от всего дурного.
Женя говорила с лёгким, едва заметным акцентом, строя фразы в соответствии с грамматическими нормами русского языка. И я не могла не спросить:
— Слушай, Жень, а где ты так по-русски выучилась говорить?
— Мы с папой общаемся только на родном языке. Кроме того, папа нанимал специального педагога по русской фонетике, чтобы тот со мной занимался. Но я его выгнала, он мне надоел.
— И папа не ругался?
— На кого? На меня? — спросила Женя таким тоном, точно я оскорбила её в лучших чувствах. — Да папа готов ради меня горы свернуть! Папа мне настоящих лошадок в детстве дарил, когда я понечками увлекалась, и моя любимая лошадка жила со мной в одной комнате. Ей прислуживал специальный лакей, подавал на подносе завтрак и убирал за ней навоз.
— Значит, нападавший подстерёг тебя в тот момент, когда ты медитировала, — уточнила я, уходя от опасной темы про явно свихнувшегося от любви к своему чаду папу. — И как же ты успела среагировать на внезапное нападение?
Красотка пристально посмотрела на меня большими, в пол-лица, зелёными глазами и, отстранившись от Бориса, накидывавшего ей на плечи свой пиджак, невозмутимо ответила:
— Я травматический пистолет всегда в кармане ношу. Мне его папа подарил. В последнее время некоторые поклонники не совсем адекватные, приходится от них защищаться.
— Благодарные слушатели прохода не дают? — ехидно прищурилась я.
— Агата, перестань! — снова встал на защиту возлюбленной Борис, пребольно пнув меня под столом.
— А что я такого сказала? — удивлённо подняла я брови, отвечая кудрявому другу точным ударом в голень.
— Само собой, не дают, — невозмутимо ответила Женя, делая вид, что не замечает нашей потасовки. — Папа настаивает на моей охране. Он считает, что я фигура публичная, всё время на виду, поэтому более, чем кто-либо другой, привлекаю внимание разных безумцев. А мне плевать на безумцев. Мне вообще на всех плевать. Я никого не боюсь.
— Женечка, что ты говоришь! — ласково глядя на юную красотку, засюсюкал Устинович-младший, снова хватая девушку за руку и поднося её пальцы к своим губам.
Я отвернулась, чтобы не видеть этого безобразия, и начала рассматривать ресторанный зал.
Заведение было, мягко говоря, на любителя. На нарочито грубых кирпичных стенах красовались забранные в рамки кадры из фильмов Лени Рифеншталь «Триумф воли» и «Олимпия». Совершенные тела и нордические лица атлетов не оставляли сомнений в их расово верной принадлежности. Публика в основном была представлена романтическими барышнями, одетыми в длинные платья, и в их распущенных волосах поблёскивали ирландские трилистники, а также бритоголовыми парнями в чёрных рубашках, просторных штанах с накладными карманами и высоких ботинках на шнуровке. На шеях у некоторых из них поблёскивали рунические символы, но издалека я не могла разобрать, были ли те кельтскими или то были нацистские зиг-руны.
— Давай нашу любимую! — закричали парни, как только заметили возвращавшихся на сцену музыкантов. — Гимн люфтваффе давай!
И в зале зазвучала старинная кельтская песня, известная также как гимн боевиков ИРА, прославленная певцом Скутером на весь мир. Сквозь музыку и шум голосов за соседними столиками до меня, возвращая к реальности, донёсся горячечный шёпот Бориса:
— Твой папа совершенно прав! Сегодня ты чуть было не погибла, и я не могу допустить, чтобы ты подвергала себя опасности. Я всегда буду с тобой!
Кудрявый друг внезапно повернулся ко мне и с чувством заговорил:
— Агата, я очень тебе благодарен, просто безумно благодарен, что ты выгнала меня с моим дурацким предложением руки и сердца. Если бы ты согласилась, я был бы самым несчастным человеком, потому что не смог бы сказать тебе, что принимал за любовь простую человеческую симпатию.
