«А на что ты надеялась, голубушка? – спросила себя Зоя Гаенкова. – Даже если б и дрогнуло у него сердце, оп усмирил бы любое чувство ко мне. Или к другой женщине… Да ведь я и сама замужем, жена офицера. Значит, как бы смертельная зона для таких, как Макаров. Честь и долг для него дороже самой жизни. И не понять Юрию, что апельсины могут расти даже на елках…»
А Макаров думал о том, что наступает особое время, оно, конечно, войдет в историю. Человечество еще раз продемонстрирует зрелость и умение в критический момент избрать разумную альтернативу. Ведь только безумец в состоянии рассчитывать уцелеть в ядерной войне. Уж кто-кто, а он-то хорошо знает, какое ужасающее, не постижимое для человеческого воображения оружие находится в его руках. И разве только у него одного… Кажется, теперь и за океаном поняли: иного выхода, кроме полного ядерного разоружения, нет и быть не может. До конца ли поняли?
Еще несколько лет назад девяносто процентов граждан Соединенных Штатов считали, что в ядерной войне не может быть победителей, а девяносто шесть процентов утверждали – только безрассудные авантюристы могут идти на дальнейшее обострение отношений с Россией. Он вспомнил, как, оценивая новые аспекты во внешней политике Америки и России, газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Все реалистически мыслящие люди понимают, что ядерные переговоры – это не какая-то уступка русским, а объективная необходимость, порожденная нашей общей заинтересованностью в том, чтобы выжить».
«Именно так, – мысленно произнес Юрий Макаров, – выжить. Другого не дано. Люди планеты повсеместно ощутили: человечество дошло до порога, за которым война становится самоубийством для того, кто рискнет ее развязать…»
Зеленый «уазик» мчал их к развернутой ракетной установке, которой надлежало вскоре исчезнуть как боевой единице РВСН. И командир части вспоминал, как вовсе не просто приняли он и его коллеги весть о подписании Вашингтонского договора по ракетам средней и меньшей дальности. Юрий Макаров не служил в подразделениях, вооруженных СС-4 и СС-20, их по старой привычке звали в войсках «пистолетчиками». Сразу после училища Макаров попал на другие комплексы. О них разговор в 1987 году пока только начинался… А судьба РСД была уже решена. После ратификации Договора в конгрессе Соединенных Штатов и Верховном Совете СССР по сто ракет убрали путем их запуска, а остальные принялись планомерно уничтожать, ибо дело это оказалось далеко не простым. Ведь помимо самих развернутых «изделий» ликвидации подлежали ракетные вспомогательные объекты, перепрофилировались и заводы-изготовители.
Еще во время переговоров американцы настаивали, чтобы мощные тягачи для СС-20 были разрезаны по оси и превращены в металлолом. Это было бы неоправданным вандализмом, возражали русские эксперты. Зачем губить добрые машины, на которых можно перевозить, например, лес или газовые трубы…
Словом, едва приступили к уничтожению двух классов ракет, как возникли непредвиденные трудности. Конечно, они успешно преодолевались в процессе совместной работы экспертных групп обеих сторон, но само появление технологических проблем обусловило возникновение предварительного соглашения. Заключенное непосредственно перед подписанием Договора о ликвидации тяжелых ракет, оно предусматривало проведение опытного демонтажа «Громобоев» и «Хранителей мира». Этот эксперимент и должен был лечь в основу конкретной, исполнительной части будущего Договора, который лидеры Америки и России готовились подписать в скором времени.
… Зоя Гаенкова получила ту страшную телеграмму на второй день после выпускного бала в медицинском институте. Тогда она и не Гаенкова была еще… Шесть лет назад.
«Люба погибла катастрофе».
Всего три слова… Даже подписаться забыл се убитый горем зять, Алексей Ермакович. Только поняла Зоя, что он зовет ее, младшую сестру жены, на помощь.
Когда похоронили Любу – в машину, на которой она ехала по грибы, врезался пьяный тракторист, – Гаенков сказал свояченице:
– Если тебе все равно куда ехать по распределению, перебирайся в Рубежанск. Оформим направление в наш госпиталь. И за моими парнями порой доглядишь, ты ж им родная кровь все-таки…
У Гаенковых было двое мальчиков. Василий перешел в восьмой класс, а Лёнчик закончил третий.
– А куда мне еще ехать? – спросила и себя, н подполковника Зоя. – Правда, распределили меня в Свердловскую область… Но можно и к вам в Рубежанск податься.
А через полгода она увидела, как в Новый год растут апельсины на елках… Вот уж не думала, что замотанный служебными делами, немногословный и будто бы бесчувственный сухарь-человек Гаенков окажется таким романтиком. Этим он и взял ее, апельсинами на елках.
Вскоре после Нового года они потихоньку, без громкой свадьбы, поженились, и все в городке – главное, жены офицеров и прапорщиков, формирующие особое общественное мнение, – приняли это как должное. Зоя была хорошей матерью и доброй женой. Вот только детей своих заводить не стала. Она довольно скоро поняла, что в основе их союза с Гаенковым лежала жалость, несколько расцвеченная, подкрашенная той самой новогодней ночью, когда Алексей Ермакович пригласил ее пойти на лыжах в тайгу и вывел к ели, на которой горели свечи и оранжево сверкали апельсины.
«Жалость не должна лежать в основе чувства к мужчине, – подумала Зоя, внешне безучастно смотревшая, как убегают сейчас назад выстроившиеся вдоль дороги темно-зеленые ели с притулившимися к ним небольшими березками. – Жалость не укрепляет союза, слабый она фундамент для любви…»
Усыновленные ею дети сестры выросли. Василий пошел по стопам отца и учился в военном училище. Лёнчик презрел сухопутную службу и пробился в нахимовское, в Ленинград. Они остались вдвоем. Алексей Ермакович вроде бы искренне любил молодую жену, но сама Зоя обостренным женским чутьем улавливала, что Гаенков больше любит в ней погибшую Любу. А кого ей было любить в нем?
Все вокруг по-хорошему им завидовали и радовались, глядя на их безоблачную семейную жизнь. Никто и не догадывался, и не должен был догадываться, что Зоя давно уже сохнет по Макарову, безнадежно сохнет. Только Юрий Макаров знал об этом, хотя напрямую не было у них никаких там намеков-разговоров. Да вот еще замполит Шапошников, судя по всему, догадался. У него будто по рентгеновскому аппарату в каждом глазу.
Машина приближалась к командному пункту. А Макаров некстати вроде вспомнил разговор, затеянный замполитом об их с Зоей отношениях. Тогда Юрий сразу же твердо определил линию поведения, не называя вещи своими именами, конечно: мол, тревогу поднимать не стоит, в назревшей ситуации нет у сторон обоюдности. А чувствовать никому не заказано, лишь бы другим не было нанесено ущерба, а это он, Макаров, комиссару гарантирует. И кадровую перестановку не стоит затевать… В конце концов, офицеры они или нет? О службе надо помышлять, а не о лирических рокировках.
На том разговор и кончился. Но сейчас Макаров, видимо от близкого соседства с этой обворожительной женщиной, вдруг поймал себя на греховной мыслишке: «А что, если бы…» Тут он смущенно рассмеялся, поняв, что не так-то уж хорошо и забронирован от искушений.
