Он пробрался в город задолго до рассвета, повертелся вокруг двора Бушуихи, проверяя, не выдал ли кто его убежища, и только потом залез внутрь. И, что самое удивительное, нашел там хлеб, сыр и флягу с квасом - узелок был зарыт в сено, и Есеня нащупал его, когда хотел улечься поудобней. Здорово. Да тут можно сто лет прожить! И еда, и теплая постель - чего еще надо? А гулять можно по ночам.
Есеня барином развалился в сене и, уплетая хлеб с сыром, предался мечтам о том, как следующей ночью снова залезет к белошвейкам, не для расспросов, конечно, а по другому делу. После кошмаров ночного леса жизнь вошла в нормальную колею - разве что скучно целый день сидеть взаперти, ну да можно же придумать себе какое-нибудь занятие?
Он пригрелся и не заметил, как уснул, так и не дожевав хлеб. Ему снился страшный сон - злобный правитель Харалуг, чем-то похожий на отца, только выше и шире в плечах, с густой черной бородой, нависал над ним и спрашивал: почему ты до сих пор не уничтожил медальон? В руках он держал булатную саблю - Есеня даже во сне заметил, какой красивый у нее клинок: черный с золотистыми прожилками. Ему было очень страшно, он думал, что злобный Харалуг сейчас отсечет ему голову, ведь сабля у него острая как бритва и прочная как алмаз. Он что-то мямлил в ответ про стражников у старого дуба, но Харалуг не слушал его.
Крик петуха на крыше сарая разбудил его не сразу. Да и вряд ли это был первый петух - солнце не только давно встало, но и подползало к полудню. Есеня прислушался: в сарае кроме него кто-то был. Он притих и перестал дышать. Может, кто выдал? Да нет, стражники не стали бы осторожничать. И вообще: что они, собственно, могут ему сделать? Медальона-то у них нет!
- Есеня, - шепотом позвал тихий голос, - ты здесь?
Он высунул голову из сена и увидел Чарушу.
- Ой! - она улыбнулась во весь рот. - Ты вернулся! Как здорово!
- Вернулся и вернулся, - ответил он равнодушно. - Опять, что ли, поесть принесла? Так я только что поел.
- Нет, я просто зашла проверить. Но если хочешь, сейчас принесу, - она повернулась, готовая по его кивку бежать за едой.
- Не надо пока. Может, к ужину, - он милостиво махнул рукой.
- А пить? Пить хочешь?
- Ну давай! - он кинул ей фляжку, которую Чаруша поймала на лету.
- Я сейчас! До колодца и обратно!
Есеня не понял, чего она так суетится, но ему понравилось: лежи себе, а тут по первому требованию - еды, воды! Может, еще чего попросить? Пива, например! Но пить пиво в сарае, в одиночестве показалось ему неинтересным. Эх, была бы она белошвейкой, а не папиной доченькой! Он бы точно не стал скучать.
Чаруша вернулась быстро, запыхавшись и поправляя выбившиеся из толстой косы пряди волос. Румяная и пышущая жаром, как булочка, только что вынутая из печки. Есеня тряхнул головой: как здорово было бы ее сейчас потискать, чтоб она повизгивала и хохотала. Наваждение показалось столь натуральным, что Есеня долго не мог от него избавиться. Чаруша взобралась к нему на сено и села рядом, так близко, что он почувствовал ее запах. От нее пахло пряностями и кожевенной мастерской ее отца, но не противно вовсе - готовой выделанной кожей. Хороший запах, терпкий немного.
- А где ты был эти две ночи? - спросила она и вздохнула, опустив голову.
- Какая разница? - Есеня хлебнул из фляги. - В лесу ночевал.
- Ой! Там же страшно! - она подняла на него голубые глаза - он только сейчас заметил, какие они голубые и прозрачные.
- Да ничего там страшного нет, - Есеня равнодушно махнул рукой. - Медведя видел. Вот как тебя сейчас. Вышел мне навстречу из малинника.
- Ой!
- Да не бойся. Он меня увидеть не ожидал, испугался и в лес убежал.
- А ты? Ты испугался? - она высоко подняла брови, и губы ее слегка подрагивали.
- Нет, конечно! Чего бояться-то? - фыркнул Есеня. - Или он меня - или я его.
- А мне в детстве рассказывали, что по ночам мертвецы выходят из болота. Мертвецов ты не видел?
- Нет, не видел, только слышал. Они за мной до самой городской стены шли, но напасть не решились.
- И какие они? Страшные?
- Не знаю. Не видел, говорю же. Только шаги слышал. И стоны. Они стонут, жалобно так, как будто тяжело им на живых смотреть.
Румянец на ее щеках слегка поблек, и по лицу пробежала тень.
- А если бы напали? - шепотом спросила она. - Что тогда?
- Не знаю, - пожал плечами Есеня. В отличие от белошвеек, она верила каждому его слову, и от этого он чувствовал себя всемогущим и бесстрашным.
- Ты такой смелый… - она восхищенно покачала головой.
- Да ну. Обычный… Расскажи лучше, что там у нас дома? Все в порядке?
- Да, приезжал благородный Мудрослов и обещал твоему отцу, что никого из них не тронут. Только… мама твоя плачет все время. А отец из твоей отливки выковал нож и повесил на стене в кухне. Кто ни придет, он всем показывает и говорит, что это его сын булат сварил, и цены этому булату нет, дороже золота стоит.
- Чё, правда, что ли? - Есеня глупо хохотнул: ему вдруг стало не по себе и защипало глаза.
- Конечно. Он и мне показывал, и стражникам, и мой отец к нему приходил - он всем показывает. Красивый нож, черный с золотым. Как у благородных. Раньше он этот нож прятал, но когда благородный Мудрослов его увидел, он его прятать перестал.
- Что, и Мудрослов его видел?
- Да. Он отливки оставшиеся у твоего отца забрал. Сказал, что они бесценные.
- Может, он и денег за них оставил? - Есеня вдруг понял, почему Жидята не велел показывать отливку отцу.
- Не знаю. Мне не говорили. А где ты еще был?
- Да нигде. Слышала ты про благородного Избора?
- Слышала. Мне мама про него рассказывала. Он украл у благородных медальон, чтобы всех простых людей сделать счастливыми. Но его заперли в высокой башне, в темнице, и теперь никто нам не поможет…
Кажется, весь город знал про медальон и Избора, один Есеня ничего про это не слышал.
- Как же! Жди дольше! Счастливыми! Да он нас ненавидит! - злобно процедил он.
- Откуда ты знаешь?
- А я вчера влез на эту башню и его освободил.
- Как это? - Чаруша раскрыла рот.
- Очень просто.
- Да ты врешь… - недоверчиво сказала она.
Ну вот, когда Есеня врал, она верила, а стоило сказать правду - и пожалуйста!
- Не хочешь, можешь не верить, - он сделал равнодушное лицо и отвернулся.
- Нет, что ты… Я верю. Правда! - Чаруша придвинулась к нему еще ближе. - А как ты туда проник? Ведь там же стража!
- Очень просто!
Есеня честно рассказал ей, как нырял под стеной и как поднимался наверх по плющу. Где-то, конечно, пришлось немного преувеличить, но ведь без этого рассказ показался бы неинтересным. А вот о том, что благородный Избор все время старался над ним посмеяться, он сообщать не стал. И еще промолчал о том, что медальон спрятал он, Есеня, а не благородный Избор.
