Очень хотелось есть, так что и вид соленой рыбешки вызывал спазм в желудке. И тут Есеня с ужасом понял, что у него нет денег. То есть ни одного жалкого медяка. Деньги Полоз держал у себя, и Есеня нисколько не возражал, считая это естественным и правильным. А теперь он не мог купить даже хлеба! А главное - здесь не было родного дома, куда он в случае чего мог бы пойти поесть…
- Чего сидишь? - к нему подошел хозяин кабака, широкий и неуклюжий. - Пить будешь - плати, а не будешь - катись отсюда.
Есеня вздохнул: хозяин не располагал к тому, чтобы попросить его о чем-то. Он машинально поискал на столе шапку, вспомнил, что потерял ее еще утром, и, вздохнув снова, поднялся.
- Понаехали тут, - проворчал хозяин ему вслед.
Лучше бы Есеня не сидел в тепле! После кабака мороз показался ему гораздо сильней, уши зажгло, и заболели пальцы. Ну где же эти постоялые дворы? Может, Полоз ждет его там? А если не ждет? Кто пустит его ночевать забесплатно? Да никто не пустит! Дома он знал сотню мест, где можно переночевать, даже зимой; знал, как пробираться на сеновалы и в чужие сараи. Здесь же он пока ни одного сеновала не встретил, словно ни лошадей, ни коров в городе не было! Молочница ведь откуда-то взялась? Не из деревни же она молоко везет каждое утро!
Есеня долго блуждал по темным извилистым улицам, больше всего опасаясь провалиться ногой в сточную канаву: тогда бы его и погреться никто не пустил. Чтобы хоть немного отогреть замерзшие уши, он натянул на голову платок, надеясь, что в темноте никто этого не увидит - как девка, вот было бы смеху!
Однако, увидев освещенные окна, про платок он забыл и ввалился в нем в полутемное заведение, действительно оказавшееся постоялым двором. Но смеха его вид не вызвал - в маленькой столовой сидели всего несколько человек, не шумели, пили не пиво, а горячее вино и ели из дымящихся мисок что-то аппетитное. И вообще, выглядело все куда богаче, чем в кабаке. Интересно, Полоз собирался ночевать именно в таком месте? Чистом, теплом, с горячим вином и одуряющим запахом жареного мяса?
- Что нужно? - грубо спросил хозяин, тучный и солидный человек, преисполненный чувства собственного достоинства.
- Я… - промямлил Есеня. - Я ищу своего товарища…
- Твои товарищи сюда не заходят, - оборвал его хозяин. - Брысь отсюда, здесь не подают.
- Погодите, может, он здесь меня ждет, его зовут… - Есеня чуть было не сказал «Полоз», но вовремя вспомнил, что Полоз представился Горкуном, а ему велел выдавать себя за его сына. - Его зовут Горкун, мы из Урдии.
- Из какой Урдии? Оболеховских за версту видно. Иди прочь, мальчик. Много вас таких ходит. Понаехали тут. Самим жрать нечего.
Есеня поджал губы и поплелся к выходу. Про платок он вспомнил только на улице - вот почему они решили, что он пришел попрошайничать! В следующий раз надо не забыть его снять, вид и вправду затрапезный. Даже на сапоги не взглянули, а ведь сапоги дороже шапки! Могли бы догадаться, что он не нищий!
Следующий раз представился нескоро: Есеня снова заблудился, долго плутал и понял, что вышел к базару, только когда перед самым носом из темноты вынырнул помост с виселицей. Покойник, качавшийся в петле, оказался так близко, что Есеня мог рассмотреть жуткий профиль - длинную шею, крючковатый нос и выпавший язык. Есене привиделось, что рука повешенного приподнялась и потянулась в его сторону, голова повернулась, и в темноте блеснули голодные глаза. Он вскрикнул и бросился бежать сломя голову, обратно, в лабиринт улиц, и слышал за спиной топот босых ног покойника.
Он и сам не понял, как оказался на широкой улице с дворцами «вольных людей» - довольно далеко от базара. И уж постоялых дворов тут точно не водилось…
Окна со всех сторон были ярко освещены, так ярко, будто в залах горели тысячи свечей. Откуда-то доносилась музыка - далекая и радостная. На аллеях садов стояли фонари, выхватывая из темноты покрытые инеем ветки деревьев: просто сказочная красота! Есеня направился по улице в центр - кто их знает, эти постоялые дворы? Может, на другом конце города они тоже есть?
На улице с каменными домами стеной тоже играла музыка, горели фонари и ходили люди, косо посматривавшие на Есеню и его платок: ему не хватило сил его снять, он промерз до озноба. Пожалуй, больше всего его удивил кабак для богатых - музыка неслась именно оттуда; сквозь большие окна были видны столики с белоснежными скатертями, в тонконогих, как благородные кони, бокалах искрилось светлое-светлое, пузырчатое пиво. А может, и не пиво это было вовсе? И миски у них отличались от нормальных - тоже тонкие и глупо плоские.
Есеня попробовал сунуться внутрь, просто так, из любопытства, но вышибала, стоявший у входа, сразу выкинул его вон - Есеня проехался носом по очищенной от снега деревянной мостовой и решил больше так не рисковать.
Когда странная улица кончилась, Есеня снова оказался в лабиринте узких улочек, но они немного отличались от другого края города - наконец-то он увидел мастерские! Странные они, конечно, были, бедные какие-то, но вскоре жилые дворы сменились еще более странными, длинными строениями с широкими окнами, которые перемежались с большими сараями почти без окон. Подойдя поближе к одному из них, Есеня не сразу, но догадался: никакие это не сараи. Во-первых, двери запирались изнутри, а во-вторых, из стен торчали тонкие металлические трубы, из которых шел дым: топились печки. Неужели они тут живут, как вольные люди в лесу? Не с нормальными печами, какие стояли в Олехове в каждом доме, а с жалкими чугунными времянками?
Нет, поразительный город этот Кобруч. Ненормальный город.
Кузницу Есеня почувствовал нюхом, вернувшись к мастерским: хоть что-то в них было похожее на родной дом. Запах железа, который нельзя перепутать ни с чем, запах, который он вдыхал с самого рождения, запах раскаленного угля, наковальни, по которой только что стучал молот! Раньше он никогда не замечал этих запахов! Есеня перебрался через хлипкий забор, более всего боясь его сломать. Домик кузнеца едва ли был больше кузни, и конюшня во дворе не поместилась; выглядело это жалко. Двери в кузню не запирались, и Есеня пролез внутрь под оглушительный скрип двери. Можно подумать, масла для петель в хозяйстве кузнеца не нашлось!
Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и огляделся. Горн еще не остыл, но света угли уже не давали. А масла на самом деле не было, только ведро с водой. Есеня без труда нашел кучу угля, подбросил немного в горнило и качнул мехи. Он - не железная заготовка, много тепла ему не надо. Спать на земляном полу не стоило, Есеня осмотрел тяжелый верстак - ножки его уходили глубоко в пол, и переставить его к горну сил бы у Есени не хватило. Он освободил скамейку, на которой стояло ведро с водой и валялась ветошь, придвинул ее к горну и улегся, прижавшись спиной к теплым кирпичам. Подумал немного, встал и сложил из ветоши подобие подушки. Ноги свешивались, и спать пришлось, подтянув колени к животу.
Несколько раз Есеня просыпался от холода, качал мехи и засыпал снова, как только немного разгорались угли. Наверное, от сна на твердой, узкой скамейке, от неудобной позы и затекших рук и ног он устал сильней, чем от многочасовой прогулки по городу. Да и сны его были один веселей другого: ему снилось, как стражники хватают его и тащат на виселицу, а он плачет и сопротивляется. И во сне ему было по-настоящему страшно: он на самом деле не хотел умирать и верил, что сейчас его голову сунут в петлю. Навсегда. Есеня просыпался, машинально покачивал мехи, а потом убегал от покойника по темным улицам города, но тот неизменно догонял его, валил на землю и лизал лицо синим, длинным языком.
