- Нет, бать. Я булатный хочу сделать.
- Чего? - отец посмотрел на него, как на ненормального. - Нет. Не дам отливки переводить. Им цены нет.
- Я сам отливку сделаю… - Есеня прикусил губу.
- Сам? Булат сваришь? Ладно, гвоздей не жалко, - отец презрительно покачал головой. - Уголь, конечно, денег стоит, но уж лучше ты уголь будешь переводить, чем по улицам шататься.
Он поднялся из-за стола и посмотрел на Есеню то ли подозрительно, то ли удовлетворенно.
Есеня проторчал в кузнице весь день, и впервые ему не хотелось оттуда уходить. С одной стороны, в одиночестве там было не так уж плохо - гораздо лучше, чем на пару с отцом, который поминутно делал замечания и давал подзатыльники. А с другой - идея захватила его целиком.
Разумеется, его ожидало разочарование: как ни старался он повторить действия Мудрослова, первая отливка оказалась обычным - и довольно посредственным - чугуном. Впрочем, как и вторая, и третья, и четвертая. Он нарочно сделал маленький тигель, чтобы провести побольше опытов за короткое время: ждать всегда противно. Может, все дело было в этом?
К обеду, испортив две отливки, Есеня хотел бросить это глупое занятие. С него лился пот, он устал раздувать мехи и обжег пальцы, по глупости потрогав тигель, вынутый из горнила, - был уверен, что тот достаточно остыл. А главное - ничего не получалось! Куда уж ему! Со свиным рылом в калашный ряд! Мудрослов - благородный, ученый и талантливый. А он кто? Балуй, одно слово. Мысль о том, что отец нисколько не удивится, увидев чугунные отливки, которые Есеня наплодил в изобилии, привела его в бешенство. Он отказался обедать, и Цвета принесла ему кринку молока прямо в кузницу.
К вечеру, на четвертой отливке, он в первый раз… увидел. Он увидел движение шлака, он понял, что происходит внутри тигля, он заметил даже узор! Мудрослов переставал раздувать мехи в тот момент, когда тигель начинал проседать, и именно этого мига Есеня и ждал. Но вдруг что-то произошло: узор, все более и более заметный, начал растворяться, исчезать, и можно было не сомневаться - в тигле теперь варился низкосортный чугун.
Поздно! То ли он раздувал мехи не слишком хорошо, то ли, наоборот, чересчур старался. Он вынул тигель из горна и поставил его в угол - можно не смотреть, ничего не получилось. Одна секунда - и вместо бесценного булата получается чугун. И эту секунду надо почувствовать!
Отец, вернувшись от углежогов, посмотрел на результат, многозначительно кивнул и ушел ужинать. Есеня загубил еще пару штук - теперь он неправильно охлаждал отливку. Это был уже не чугун, но еще и не булат: как он ни старался, остывание сверху шло быстрей, и «грязь» уходила в центр отливки.
Он все делал, как Мудрослов! Он таращился на остывающие угли до боли в глазах! У него обгорело лицо - он силился рассмотреть, что происходит внутри тигля. Он чувствовал, как подрагивают угли, ему казалось, он слышал, как потрескивает металл, превращаясь в мягкие кристаллы, и как дорожки этих кристаллов бегут от стенок тигля внутрь.
- Ты спать пойдешь? - спросил отец, заглянув в кузницу, когда совсем стемнело.
- Пойду, - ответил Есеня со злостью.
- Хватит. Столько угля коту под хвост!
- Да!
Только к исходу вторых суток, к утру, у него получилось. Не хуже, чем у Мудрослова! Он снова обжег пальцы - ему не терпелось пощупать отливку, хотя Есеня уже знал, что это - булат. Он чувствовал это по тому, как тот остывал. Он чувствовал, он понял и теперь мог наконец исправить те ошибки, которые допускал Мудрослов. Тигель - толще, стенки - чуть более шероховатые. И горячей, в горниле должно быть намного жарче!
- Сколько можно? - отец зашел к нему перед завтраком. - Иди прочь отсюда!
- На, - Есеня кинул ему в руки отливку, похожую на только что выпеченную булку. - Теперь угля не жалко?
Отец долго рассматривал кусок металла, стучал по нему, даже попробовал получить искру на точиле. Он ничего не сказал. Он не столько удивился, сколько задумался. Есеня считал, что отец разозлится на него, начнет орать - его всегда раздражали попытки Есени добиться чего-то сверх положенного. Но отец задумался и… огорчился. Не из-за того, что Есеня доказал ему свою правоту. Из-за чего-то другого. Есене даже показалось, что отец жалеет его. Это было так необычно, так неожиданно, что Есеня подумал, будто ошибается.
- Делай что хочешь, - проворчал отец и ушел.
Лечь спать сейчас, когда дрожащие руки чувствовали металл, когда наитие тонкой иглой кололо грудь, когда в воздухе витало понимание? Есеню слегка потряхивало от волнения и недосыпа, в голове что-то сдвинулось, и происходящее казалось не вполне реальным. Он смотрел на стены кузницы, на открытую широкую дверь, на солнечные лучи, падавшие на утоптанную землю двора, и думал, что все это сон. Настоящим был горн и белый огонь в нем. И тонкие жилки, пронизывавшие металл.
Есеня сделал две отливки. Он не стал показывать их отцу - тот бы все равно не понял, чем они лучше отливок Мудрослова. Даже если бы распилил. А всего-то и надо было, что обложить горнило кирпичом со всех сторон да чуть-чуть изменить форму тигля - сделать его ниже и шире. Почему Мудрослов этого не понимал? Ведь это же так просто!
Время подошло к ужину, и Есеня, ковырнув кусок курицы в тарелке, уронил голову на стол и уснул. И не почувствовал, как отец отнес его в постель.
Проспал он без малого сутки, а потом принялся за клинок. С кувалдой он управлялся неважно, молотком-ручником владел и вовсе отвратительно, зато в закалке и заточке ему не было равных, да и протравка у него всегда получалась отлично.
Приходили стражники, спрашивали про вечер в кабаке, но Есеня соврал, что подобрал на улице девку и провел с ней остаток ночи. Наверное, ему поверили: выглядел он солидно, в кузнице, с молотом в руках - ни дать ни взять, опора матери и надежда отца.
С клинком он возился долго, примеривался перед тем как ударить: испортить отливку было жалко. Рисунок, который он изобразил прямо на полу, несомненно, выглядел совершенней, чем то, что вышло на самом деле. Еще день Есеня потратил на рукоять.
То, что получилось у него в конце концов, привело его в отличное расположение духа. Может, выглядел нож не так красиво, как хотелось, но гвозди перерубал с легкостью и был острым, как бритва. Отец издали посмотрел на его работу, но даже не взял ножа в руки, презрительно смерив сына взглядом. Обидно стало до слез. Чтобы как-то утешиться, Есеня решил сходить к Жидяте - кто еще понимает толк в оружии? Он еле дождался утра и выскочил из дома, наспех позавтракав.
На базаре уже собирался народ, день начинался солнечный, но Есене было не до того. Он и сам не понимал, почему ему так важно, чтобы кто-то оценил его работу. Если и Жидята не поймет, придется бросить все это и никогда больше не браться за такую ерунду.
Есеня постучал в оружейную лавку; Жидята поднимался поздно, поэтому встретил его заспанным и недовольным.
