Поскольку Филипп Август в итоге отошел в тень по причине своих семейных проблем, можно ли ограничиться утверждением, что женщины, которых он так любил, оказали огромное влияние на его правление и власть? По правде говоря, это влияние носило прежде всего негативный характер, поскольку оно привело к тому, что Филипп не мог больше доверять своему собственному суждению и править самостоятельно, не боясь опасных последствий. Осталась последняя загадка, которая присоединяется к другим: почему, в самом деле, до сих пор не стало предметом обсуждения это самоустранение короля Филиппа от власти, несмотря на бесспорные свидетельства документальных источников? Должен ли победитель при Бувине избежать любой критики? Оставаться ли ему неприкасаемым в данном случае?
8. Филипп Август и церковь.
Две властные силы лицом к лицу?
Политические изменения
и новые проблемы
Без брата Герена Филипп Август, слишком ясно осознавший в зрелом возрасте свою импульсивность, свое упрямство, можно сказать, «слабость своих нервов», подвергся бы риску застыть в осторожном бездействии и пагубной нерешительности. Присутствие во главе Церкви одного из величайших понтификов за всю ее историю тоже способствовало росту славы короля Франции. Иннокентий III понял, что пришло время безотлагательно дать Церкви надежные институциональные основы, которые упрочили бы ее положение как раз тогда, когда рационализм, подготовленный веками неоплатонизма и августинизма, вызвал опасность смешения мирского с духовным. Этот папа иногда был очень большой помехой для планов Филиппа и его советников. Но разве без него они придали новую форму отношениям Церкви и королевской власти? Они увидели, как перед ними встал во весь рост этот служитель Церкви — иногда противник, иногда союзник, иногда нейтральный посредник, но при этом всегда озабоченный достижением ясности, позиций новых и точно определенных. Фактически «прижав к стенке» короля Филиппа и брата Герена с помощниками, Иннокентий III вынудил их уточнить то, что они пока лишь смутно предвидели.
В свой черед, король и его служащие оказали большую услугу Иннокентию III и папству, когда заставили их осознать изменения, глубоко затронувшие старинные структуры. Иногда заметно, что папа и король были «братьями-близнецами» в том, что похоже на определенное лицемерие. Приведем пример. Неужели Иннокентий III действительно ничего не понимал в феодально-вассальных отношениях, когда «забыл», что поводом для войны между королем Франции и Иоанном Безземельным послужило нарушение вассального долга со стороны последнего? А когда Филипп Август оправдывал войну против своего вассала тем, что тот пренебрегает вассальным долгом, не использовал ли он циничным образом архаичные ценности, в которые сам уже больше не верил и которые отбрасывал в других случаях?
В действительности папа и король подбирали аргументы, наиболее удобные для них в тот момент, и очень искусно играли свои роли. Иннокентий III провозглашал, что во времена, когда феодальные обычаи теряют прежнюю силу, ссоры, унаследованные от других эпох, не должны больше нарушать мир. Филипп Август и его советники понимали, что возрождающийся суверенитет французской монархии не имеет еще достаточно прочных оснований, чтобы можно было оправдывать войну «государственными интересами» или соображениями законности, связанными с жизнью королевства. Им приходилось поэтому прибегать к доводам, унаследованным от того прошлого, которое они намеревались разрушить в своих более широких планах.
Королевская власть и папство поняли, что упрочение их руководящих центров, в каком-то роде их «правительств», ведет к расширению их поля деятельности. Можно угадать последствия этого
[203]. Внутреннее укрепление двух этих властных сил могло вызвать только многочисленные столкновения интересов, поскольку «сети общественных связей», на которых строилось могущество королевской власти и Церкви в королевстве Французском, часто взаимно перекрывались. Разве королевские подданные не были в своем подавляющем большинстве христианами, преданными папе? Связанные с папством своей духовной властью и вероучением, королевские епископы и аббаты не были разве вассалами Филиппа II по причине своего земельного имущества? Другие обстоятельства делали ситуацию еще более сложной. В ходе столетий смешение власти духовной и власти светской было частым, но к 1200 году Церковь и королевская власть поддались искушению расширить ненадлежащим образом свои сферы деятельности, когда каждая из этих властных сил создала более солидные структуры управления. Одним из камней преткновения было избрание епископов на территории королевского домена. Конечно, уже более одного столетия королевство Французское знало в этом отношении modus vivendi, придуманный Ивом Шартрским: каноники кафедрального капитула избирают епископа диоцеза, а монахи — своего аббата. Инвеститура церковная, таким образом, оставалась за духовенством, тогда как король располагал инвеститурой светской, то есть он уступал фьефы церковным избранникам, которые клятвенно присягали ему на верность, но не приносили оммаж
[204].
Лучше, чем прежде, организованная, лучше осведомленная о ситуации в местных церквях, папская власть теперь более часто проявляла интерес к избранию епископов и в большем количестве выдвигала кандидатов, которые конкурировали с кандидатами короля Франции. Филипп Август не всегда одерживал верх в этом соперничестве. Он потерпел две примечательные неудачи. В 1199 году он не сумел обеспечить Гуго, епископу Осерскому, пост архиепископа Сансского и согласился с назначением на него бывшего наставника папы, епископа Камбрейского, Пьера де Корбея. А между тем ставка в игре была значительной. Разве епископ Парижский не зависел от митрополии Санса, викарным епископом которой он был? В 1202 году Ги Паре, цистерцианский монах, которого поддерживал папа, одержал верх над королевским кандидатом и кузеном, епископом Бове, и был избран архиепископом Реймсским.
В ходе своего долгого правления Филипп Август сумел протолкнуть только шесть своих клириков на епископские должности: Готье Корню — в Сансе, его брата Альберика — в Шартре, Ансельма — в Мо, Герена — в Санлисе, Этьена — в Турне, Гийома де Сен-Лазара — в Невере. Можно добавить к этому перечню одного из троих сыновей Готье, ставших епископами: Пьера, в прошлом казначея Святого Мартина Турского (этот пост-бенефиций обычно придерживали для королевских финансовых чиновников). Верные Капетингам знатные линьяжи служили Филиппу еще одним источником для пополнения рядов его сторонников среди церковных иерархов. В период между 1191 и 1201 годами на епископских престолах, расположенных преимущественно в пределах королевского домена, утвердилось восемь таких прелатов, притом что общее количество избранных тогда епископов равнялось восемнадцати. Вероятно, король старался отблагодарить своих верных вассалов, продвигая их младших сыновей на церковные должности
[205].
