Итак, события в Лангедоке и Бретани не оставили безучастным Вильгельма Бретонца. Но разве, помимо этого, ничего больше не происходило тогда в других частях королевства, и особенно в домене? Официальные акты Филиппа Августа дают ответ. Они свидетельствуют, что в последние годы его правления активность королевской власти значительно возросла: с 1219 года по июнь 1223 года было издано шестьдесят четыре акта, тогда как за весь предыдущий период правления — всего сорок три. Очевидно, некоторые из этих актов указывают на завершение жизненного пути Филиппа Августа, на исполнение королевского завещания и на еще более отчетливое стремление наградить тех, кто хорошо ему послужил. Король пожаловал земли Бартелеми де Руа, а также видным представителям его клана, коль скоро он уступил нормандские фьефы сестре графа Алансона, зятя своего камерария. Кроме того, он подтвердил дарение земель, виноградников и одного кастелянства Герену и не забыл отблагодарить свою верную знать средней руки, в частности Амори де Крана и Гоше, графа де Сен-Поля, получившего землю Ториньи в Нормандии. Король Филипп наградил в последний раз важную когорту своих служащих низшего ранга, в том числе рыцарей и лучников из своей охраны, виночерпиев, хлебодаров, а также своего кухмейстера, комнатного валета и брадобрея, которые тоже имели право рассчитывать на его благодарность. Король покровительствовал церквам и следил за сохранностью их имуществ. Арбитражные суды, на которых подтверждались их права, следовали один за другим.
В ходе зимы 1219/20 года Филипп признал, что ранее совершил ошибку, преследуя евреев. Отныне он желал покровительствовать их финансовым предприятиям, ибо они были полезны для королевства. Он отдал приказ своим бальи назначить по два человека в каждом городе домена, дабы хранить печать евреев, которая служила для того, чтобы скреплять договоры, заключенные между евреями и христианами. Стремясь воздать евреям по справедливости, он решил, что официальный ежегодный ссудный процент, который будут им выплачивать заемщики-христиане, не вернувшие долг, составит два денье с ливра, то есть 0,8%.
Королевская власть не впала в спячку, и первые приступы болезни, подкосившие здоровье короля в 1222 году, не прервали его разнообразной деятельности. Власть продолжала заниматься городами. Она следила за знатью, контролировала ее браки и порядок наследования ее владений. Нужны примеры? В 1222 году король утвердил мир, заключенный между Ги IV, графом Форезским, и Юмбером V, сеньором де Божё. Строго отстаивая свои права, Филипп Август заявил после расследования, что рыцари и оруженосцы Сепуа не должны иметь никакой доли с судебных штрафов, взимаемых на территории, относящейся к королевским владениям. Филипп II его люди, которые в июне 1223 года занимались также делами капитулов Нуайона и Шартра, а в начале июля — делами Юга, не считали, что жизнь королевства должна как-то замедлиться ввиду близящейся смерти короля
[292].
Если королевская власть не погрязла в бездействии, то каковы же были мотивы глухого молчания Вильгельма Бретонца относительно последних лет правления Филиппа II? Отсутствие крупных конфликтов не может рассматриваться как единственная причина, поскольку перед этим хронист сообщает о важнейших постановлениях, касавшихся знати или клира. Испытывал ли он в связи с этим стыд за своего короля, находившегося на склоне жизни? Вот первый ответ, который приходит на ум. Дописывавший свой труд уже после смерти Филиппа И, Вильгельм Бретонец не старался, быть может, слишком напоминать о последних действиях короля-отца в то время, когда сын только начинал править. Вильгельм не мог забыть, что сам он занимал сторону Филиппа Августа в его конфликте с наследником.
Эта систематическая дезинформация со стороны одного из самых эффективных «информационных посредников» эпохи, в данном случае своеобразного официального историографа, — не была ли она лишь искусным маневром, имевшим целью обеспечить будущее себе и своему покровителю Герену? Увы, одно безжалостное замечание Вильгельма Бретонца полностью лишает такое толкование всякой убедительности: «В то время, когда Филипп, великодушный король Франции, начал страдать от приступов болезни, на западе появилась одна ужасная комета, которая явила, таким образом, знак смерти и ослабления королевства». Следует пояснить, что речь, несомненно, идет о комете Галлея, поскольку ее циклический период обращения вокруг Солнца (74,028 года), если считать от последнего появления в 1986 году, как раз совпадает с 1223 годом. Однако нас интересует прежде всего сообщение автора о том, что королевство Французское пребывало в плачевном состоянии
[293].
Невозможно даже представить, чтобы капеллан, позволявший себе такие высказывания, действовал как настоящий придворный нового короля, которому он приготовился пропеть хвалу. Ведь в этом случае он был бы заинтересован подробно осветить трудности Филиппа Августа на закате его жизни, что позволило бы ему с большей легкостью прославить начало правления его преемника. Он поступил иным образом. Его стыд был таков, что он предпочел не останавливаться на несчастьях, которые обрушились на королевство и Филиппа накануне его смерти. Как объясняется этот контраст со славными деяниями более давних лет? Каковы были бедствия, неудачи, разочарования, оправдывающие завесу молчания, которую хронист накинул на последние годы Филиппа?
Вот основное объяснение: Филипп II не оправдал ожиданий Церкви и множества христиан. Речь идет не столько о неучастии Филиппа Августа в пятом и шестом крестовых походах, которые закончились неудачей, соответственно, в Сирии-Палестине в 1217 году и в Египте в 1221 году, сколько о событиях в Лангедоке. Гордый своим огромным успехом и удивительным возвышением, Симон де Монфор уже в 1215 году не смог совладать со своими амбициями. Сначала он вступил в конфликт по поводу титула герцога Нарбоннского с архиепископом города Нарбонна, и тот подверг его отлучению. Затем 7 марта 1215 года Симон захватил Тулузу, а 10 апреля встретился в Мелёне с королем Франции, который признал его своим непосредственным вассалом за герцогство Нарбоннское, графство Тулузское, виконтства Безьерское и Каркассонское, а также за «все фьефы, которые Раймунд, прежний граф Тулузский, держал от короля и которые были отняты у еретиков и врагов Церкви».
Между тем Раймунд VI и его сын не падали духом. Двадцать четвертого августа 1216 года Монфор не смог помешать им взять Бокер, а затем и Тулузу 13 апреля 1217 года. Симон де Монфор осадил город, но 25 июня 1218 года тулузские дамы и девицы, управлявшие одной военной машиной, метнули камень, который убил Симона.
Ему наследовал его сын Амори. Двадцать пятого июля он прекратил осаду и направился к Каркассону. Затем он отбыл на север, чтобы просить помощи у короля Франции. Его сопровождали Фульк, епископ Тулузы, два других прелата и его мать, сестра Бартелеми де Руа. 11 августа 1218 года папа написал епископам, чтобы они агитировали христианский люд, и посоветовал Филиппу Августу помочь Амори де Монфору. Король уполномочил своего сына Людовика подготовить новую экспедицию. Пятого сентября Гонорий III взял под свое покровительство королевство Французское, пожаловал на организацию похода пятипроцентный налог с доходов французского клира и закрепил за Амори де Монфором земли его отца. Пятнадцатого мая 1219 года папа вновь написал королю Франции, и тот несколькими днями позднее позволил армии крестоносцев выступить под началом принца Людовика, который вторично принял крест 20 ноября предыдущего года. Наследник французской короны проследовал через Лимож, завладел Мармандом, который был осажден Амори де Монфором, и позволил устроить там страшную резню. Шестнадцатого июня Людовик прибыл под Тулузу, однако вскоре покинул осадный лагерь и уже 1 августа отбыл в сторону Парижа. Яростное сопротивление тулузцев против «гордыни Франции» утомило его? Более вероятно, что его отец и Герен предписали ему не слишком задерживаться в стране, которой они не стремились владеть напрямую. Они считали, что Людовик уже добросовестно исполнил свой долг перед королевской властью.
