Галереи Соттовоче, два обширных помещения далеко к западу от нас, на Двадцать первой и на Двадцать четвертой улице, полностью были предоставлены под одно из крупнейших событий сезона, свежие работы Убы Туур. Огромные скульптуры – немного похожие на металлических монстров Ричарда Серра, но прорезанные, преображенные огненными кинжалами в тончайшее кружево, так что они в то же время казались гигантскими гибкими ржаво-металлическими двойниками каменного кружева индийских джали – стояли, подсвеченные прожекторами, словно игривые и более фантазийные родичи суровых иноземных “часовых” из фильма “2001 год: Космическая одиссея” Кубрика. На Двадцать первой улице я столкнулся с праздничным Фрэнки Соттовоче, розовощеким, белые волосы разметал ветер, он размахивал руками и хихикал от счастья.
– Мощный хит. Сплошь богатейшие коллекционеры и музеи. Она – звезда.
Я огляделся в поисках художницы, но нигде ее не увидел.
– Разминулся на минуту, – сообщил мне Соттовоче. – Она была здесь с Апу Голденом. Приходи еще. Они тут все время тусуются. В основном по утрам. Ты же ее узнаешь, помнишь, по той вечеринке в Саду. Она великая. Невероятно умная. И красивая, боже ты мой. – Он потряс рукой, словно остужая ожог от соприкосновения с пламенем ее красоты. – Она – сила, – завершил он и скользнул прочь, обхаживать шишку поважнее.
– О! – Приостановившись, он обернулся ко мне, страсть сплетничать превозмогла на миг его деловой инстинкт. – Другой Голден тоже побывал, знаешь, старший из братьев. – Он постучал по виску, обозначая “безумца”. – Он увидел ее тут с Апу и едва ли был рад. Вылетел отсюда, словно летучая мышь из ада. Похоже, кто‑то ревнует? Хи-хи. – Он испустил свой дурацкий пронзительный смешок и был таков.
Тогда‑то мне и следовало догадаться. Тогда‑то следовало мысленно представить себе, как алая кровь прихлынула к лицу Пети, едва он понял, что женщина, которую он любил, все это время оставалась в руках его брата, женщина, которую его брат украл, сгубив Петин шанс стать счастливым. Та изменническая ночь – в доме Убы давным-давно – возродилась в его памяти ярко, будто все происходило прямо в эту минуту. И ярость возродилась, и вместе с ней жажда мести. Достаточно было одного взгляда на Убу и Апу, рука в руке, и то, что последовало, последовало с ужасающей неизбежностью выстрела, когда спущен курок. Мне следовало сообразить, что недалеко до беды. Но меня занимали другие мысли.
В Нью-Йорке пожарные диспетчеры высылают на пожар пятого уровня сложности 44 расчета общим числом в 198 бойцов. Возможность двух возгораний в трех кварталах друг от друга в одну и ту же ночь крайне мала. Вероятность, чтобы такие два пожара были результатом несчастного случая… стремится к нулю. К вопросам безопасности в галереях Соттовоче относились серьезно. В часы работы присутствовали охранники, работали камеры, по тревожной кнопке все выходы закрывались за двадцать секунд. Это называлось “ситуация А”. “Ситуация Б”, от закрытия до утра, контролировалась лазерами: если лазерный луч прерывался, наткнувшись на помеху, включался сигнал тревоги, информация с камер наблюдения передавалась на контрольный пульт охранной компании, где перед мониторами двадцать четыре часа напролет сидел дежурный. Кроме того, галерея была оснащена титановыми решетками и опускающимися стальными дверями, каждая из которых отпиралась двойной системой замков и ключей: два отверстия для электронных пропусков и под ним клавиатура, причем ни один служащий не знал всех пин-кодов. Чтобы открыть галерею, требовалось присутствие разом двух старших смотрителей, каждый из которых пользовался своим пропуском и вводил индивидуальный код. Чтобы взломать систему, говаривал Фрэнки Соттовоче, нужно быть гением. “Это крепость, – похвалялся он. – Даже я сам не смог бы проникнуть туда, если б проходил мимо ночью и вздумал зайти отлить”.
Что же произошло? Глухой ночью, примерно в 3.20, шевроле с затемненными окнами и без номеров остановился возле галереи на Двадцать четвертой улице. Водитель, очевидно, бывал в галерее и раньше и воспользовался, как сказано в опубликованном полицейском рапорте, “изощренным шпионским оборудованием”, с помощью которого сделал дубликаты пропусков и подсмотрел пин-коды. Стальные двери поднялись, титановые решетки распахнулись, с пластиковых канистр, заполненных бензином, были сняты крышки, и канистры были заброшены внутрь и подожжены, вероятно, такой же паяльной лампой, как та, что использовалась для создания выставленных в галерее скульптур. Автомобиль умчался, когда пламя стало пробиваться наружу, и та же процедура повторилась на Двадцать первой улице. Нашелся свидетель, пьяница, так что не слишком надежный, описавший водителя как мужчину в черной толстовке с капюшоном и темных очках.
– Выглядел, как Человек-Муха, – заявил свидетель. – Даа. Если подумать, помнится, у него из рукавов торчали сплошь заросшие волосами руки. Точно Муха.
Когда показания окончательно свернули в сторону фантастики, свидетеля поблагодарили и отпустили. Других не появилось. Основные надежды следствие возлагало на опознание автомобиля, но его не сразу удалось отыскать. А скульптуры к тому времени, как погасили пожар, были полностью уничтожены.
Съемки в помещении. Ночь. Квартира Пети Голдена. Спальня.
Сидя на постели все еще в черной толстовке и очках, Петя подтягивает простынь к подбородку. Его сотрясают рыдания. Он стаскивает с себя очки, бросает их в сторону. Возле кровати на тумбочке открытые бутылки с алкоголем.
Съемки в помещении. Ночь. Квартира Пети Голдена. Гостиная.
Все еще рыдая, чуть ли не в голос вопя от горя, Петя начинает разрушать свое новое жилье. Он швыряет через всю комнату лампу, она разбивается о стену. Следом за лампой летит стул. Петя опускается на пол, сжимая обеими руками голову.
Съемки в помещении. День. Квартира Пети. Гостиная.
Быстрая смена кадров до следующего утра. Петя не двигается с места. звонок в дверь. Снова и снова. Петя не двигается.
Снято.
Наружные съемки. День. У двери “Здания Мондриана” Нерон Голден нажимает звонок. Камера наезжает на его лицо, когда он начинает говорить прямо в нее. Закадровый голос перебивается трелью звонка.
Нерон:
Разумеется, я сразу понял, что это он. По телевизору показали фоторобот, и я сразу понял. Это не Муха, это Петроний. И машина. Он снял номера, но это моя машина. Я сам отдал ему ключи, когда он переехал в квартиру. Он хорошо водит, осторожно водит. Разве отец ожидает такого поступка от сына? Мы держим автомобиль на подземной парковке под номером 100 на Бликер, это высотка Нью-Йоркского университета, мы арендуем машино-место у профессора журналистики, живущего на двадцатом этаже. Я знаю машину, я знаю моего сына, я знаю эту женщину. Все понятно. Та самая женщина, которую увел у него брат. Это месть. Кошмар, но ведь он мужчина в конце‑то концов.
Снято.
Внутренние съемки. Ночь. Квартира Пети. Квартира в разгроме, но Петя хотя бы впустил Мюррея Летта. Сам Петя так и сидит на корточках, на заднем плане. Летт сел рядом с ним, положил руки ему на плечи. Петя говорит без умолку. Его монолог мы не слышим.
