– Нет, – прошептала я неслышно, устало поднимая руки и цепляясь за выемки на ледяном камне. – Совсем не место.
Не знаю, сколько времени я поднималась под целым дождем из кровавых брызг и под неистовый рев неизвестных мне Тварей. Даже не помню, как именно это делала – кажется, я несколько раз теряла сознание, а может, и падала. Не могу ничего сказать. В памяти остались лишь обрывки воспоминаний, наполненные болью, слабым стуком замирающего сердца и яростным криком падающих с небес, изуродованных до неузнаваемости гарпий, говорящих о том, что мой преданный демон по-прежнему жив. По-прежнему сражается где-то там. Из последних сил борется за меня.
Так, как должна бороться за него я.
Всхлипнув, я все-таки приподнялась еще на чуть-чуть и буквально рухнула на край валуна, повиснув на нем, как мокрая тряпка. Царапнув ногтями матово-черную поверхность, попыталась залезть выше, но не смогла – ноги не держали. Я их уже даже не чувствовала – видимо, отнялись, но это, может, и к лучшему, иначе я бы точно взобралась целиком, а потом распласталась на леденящей кровь поверхности камня, как добровольная жертва на языческом алтаре.
Но не вышло. Не получилось. Я залезла на него только наполовину и, будучи не в силах шелохнуться, заворожено уставилась на пляшущий перед самым носом тонкий, чуть шире человеческого волоса стержень. Тот самый, белесоватый, как туманная мгла, и такой же невыразительный, как топкая трясина.
Однако вот что было странно – чем дольше я на него смотрела, силясь разглядеть туго переплетенные друг с другом ниточки, скрученные и как будто вышедшие из-под веретена искусной мастерицы, тем больше они для меня становились. И тем отчетливее в них начинали просматриваться отдельные связки, пучки, канаты, которыми этот столб… нет, уже не столб, а целая колонна… держался на источающем холод камне и которым упирался в самые небеса, связав их с мертвой землей какой-то противоестественной связью.
Я не могла пошевелиться, чтобы дотронуться или хотя бы сдвинуть его на волосок. Я ничего не могла, кроме того, что просто лежать неподвижной колодой, тупо смотреть перед собой и постепенно различать в бешеном круговороте какое-то движение. А потом и не движение вовсе – настоящий калейдоскоп из размытых теней, смазанных силуэтов, белых, как снег, но давно уже мертвых лиц. Когда-то красивых, правильных, а сейчас – неестественно вытянутых, искаженных безумной мукой, бесконечно умирающих, но никак не способных умереть.
Не люди… да, кажется, это были не люди. И, вполне возможно, давно уже не живые. Но и не мертвые тоже. Что-то среднее, застывшее в вечной пустоте, невыносимо страдающее, но не способное отпустить этот жуткий стержень, намотавший их на себя, как траву на колесо. Они крутились и крутились передо мной, с каждым разом ускоряясь все больше. Крутились так быстро, что я никак не могла понять, кого же они мне напоминают. Но потом взглянула на сломанную руку и все-таки вспомнила: эаров. Только у них была такая белая, как посыпанная мукой, кожа. И только у них имелись такие блестящие, нечеловеческие глаза.
Но как? И почему они тут оказались? Почему мне все время кажется, что они бесконечно мучаются, подвешенные между небом и землей?
«Да это же души!» – внезапно осенило меня, заставив приподняться на здоровом локте. Чужие души, вырванные из тел и намертво привязанные к этому месту. Наверное, принесенные в жертву, замученные и обреченные вечно висеть между двумя мирами, питая создателя этого чудовищного жертвенника своей неиссякаемой энергией – еще не смерти, но уже и не жизни. Самая лакомая пища для жадного до чужого горя некроманта.
Выходит, вот почему эары оставили в конце концов Фарлион? Из-за своих погибших братьев и сестер, которых некогда заставили (уговорили? обманули?) лечь на этот огромный алтарь и подарить творившему ритуал магу безграничную власть над посмертием? Быть может, именно поэтому эары так ненавидели смертных? Ведь сотворил этот ужас именно человек. Темный маг, от которого отказался даже его собственный народ. Темный жрец, посвятивший этот алтарь своему жестокому богу и вот уже много веков пожинавший эту кровавую жатву.
Перед моими глазами вдруг как живое встало лицо Ли-Кхкеола. Некогда красивое, совершенное, но теперь перекошенное от гнева.
Едва представив, сколько времени эти души томятся в плену, я почувствовала дурноту. А когда я смогла различить там и женские лица, и даже крохотное личико бледнокожего малыша, внутри удушливой волной поднялась знакомая ярость. После чего мои зубы сами по себе клацнули, рот наполнился кровью, а из горла вырвался сдавленный рык.
– Мертвым – мертвое, – прохрипела я, выплюнув на алтарь алый сгусток из прокушенной губы. – Прах к праху… живым – живое… а душам – свободу…
Эриол как почувствовал, сам собой скользнул в мою окровавленную ладонь.
– Отпусти их, – прошептала я, глядя на яростно сверкающее серебристо-голубое лезвие. – Пусть Тени вернутся к Теням, пусть мертвые наконец упокоятся. Пусть живые останутся жить. И пусть они снова услышат, как шумят рощи родного Эйирэ… отпусти их… пожалуйста… мне больше некого попросить…
Я думала – не дотянусь, когда протягивала дрожащие от напряжения пальцы с зажатой в них изогнутой рукоятью. Боялась – не справлюсь, свалюсь на последнем шаге, не выдержу. Однако Эриол не подвел. То ли почувствовал родные души, то ли меня услышал – не знаю. Однако точно помню, что когда я его призывала, он не дотягивался до нити на целую ладонь. Но когда у меня из глаз брызнули злые слезы, а из горла сам собой вырвался горестный всхлип, клинок неожиданно потеплел и вытянулся ровно настолько, чтобы с хрустальным звоном пересечь эту проклятую проволоку!
От облегчения я улыбнулась и обессиленно сползла вниз, уже зная, что вместе с появлением Эриола за моей спиной больше не осталось Теней. Зная, что теперь дорога Тварям была совершенно открыта. Но ничуть не переживая на этот счет. И снова – улыбаясь, потому что Лин был прав: свою смерть я отыскала и упрямо выбрала сама. Так что это было уже не страшно. И совсем не обидно – умирать на пороге взломанной Печати, видя, как дрожит от натуги внезапно расколовшийся валун, слыша, как с тихим криком рвутся одна за другой многочисленные нити чужого заклятия, и с благодарностью сжимая в руке удивительный клинок, который принес мне так много хороших воспоминаний.
До земли было совсем немного – всего-то полметра высоты и полсекунды падения, после которого меня ждала благословенная темнота. Но мне, как всегда, повезло: за эти краткие мгновения я успела увидеть результат своих усилий и понять, что не зря старалась. Потому что вдруг почувствовала, как ушел из груди дикий холод. Ощутила, как меняется что-то внутри. Увидела мелькающие над разрушенным алтарем силуэты эаров и поразилась тому, каким ослепительным светом теперь засияли их бледные лица.
За какие-то доли секунды каждое из этих лиц прошло перед моими глазами. Каждое обменялось со мной бесконечно долгим, невероятно выразительным взглядом. И, отдаляясь, послало в ответ благодарную, поразительно человечную улыбку.
Я запомнила их всех, пока падала на залитую кровью землю. Каждую черточку, каждую складку, каждую крохотную линию. Я снова вспомнила погибшего Ли-Кхкеола, а потом неожиданно поняла – вот зачем он рисковал собой и пробирался через половину Валлиона с таким сокровищем, как Эриол. Он искал их – своих погибших и все еще страдающих братьев.
