Под раскидистым деревом, переливающимся многоцветной листвой и увешанным странным плодами, яркими, как смородина, которые идут на корм скоту, маячила фигура полицейского, сидевшего, прислонившись к стволу. Когда я направился в его сторону, чтобы, так сказать, заручиться официальной поддержкой властей предержащих, молодой полицейский спешно поднялся на ноги и достал из-за пазухи свисток — видимо, единственно ради того, чтобы продемонстрировать, что в случае чего он готов поддержать нас оглушительной трелью. И, непонятным образом сразу догадавшись, что же именно может служить целью наших поисков в здешних местах, он сделал каменное лицо и обратился к своему коллеге. Тот преспокойно выслушал наши расспросы и, не говоря ни слова, направился к коменданту, кабинет которого находился рядом. Я последовал за ним. Комендант с дружелюбной улыбкой заглянул в мой паспорт и, перелистывая его страницы, скорчил неприязненную гримасу при виде штампов-виз некоторых стран, где мне также довелось побывать. Интересно, на каком основании он мог меня задержать? За скупку антиквариата? Впрочем, его строгая служебная мина сразу же превратилась в любезную улыбку, как только он наткнулся на наш знаменитый швейцарский крест. Он вскочил, вытянулся по струнке и на каком-то невообразимом диалекте приказал вошедшему в кабинет новобранцу проводить нас в Финкас Лас Иллюзионес.
Мы отправились в путь. Через некоторое время полицейский-новобранец неожиданно вытянул руку вперед, так что я едва успел притормозить. Наш бедный «Фольксваген» остановился перед дверью, обитой железом.
— Лас Иллюзионес! — пояснил ретивый новобранец.
Выйдя из машины, мы увидели прямо перед собой настоящий двойник каменного изваяния, которое мне доводилось видеть и сфотографировать лет этак пять тому назад в Эль Бауль — деревушке, расположенной в нескольких километрах от Санта-Люсия Котцумальгуапа. В Эль Бауль, как и здесь, сохранилось изваяние могучего, как медведь, мужчины в воинственном головном уборе, причем весьма любопытно, что шлем этот очень плотно облегает голову, совсем как у ныряльщика. В одном из «окошек» можно различить профиль человека; «трубка» соединяет «шлем ныряльщика» с «резервуаром», или «баллоном», находящимся у него на спине. Разумеется, в этом изображении, как мне уже приходилось читать, принято видеть победителя игры в мяч… Изображение «игрока в мяч» в Эль Бауль, стоящее на заднем дворе, под навесом сахароперерабатывающей фабрики, смогло противостоять разрушительной деснице времени ничуть не лучше, чем его двойник, скучающий на автостоянке…
Памятник из Эль Бауль занесен в археологический каталог под названием «монумент № 27», но нигде нет никаких упоминаний о том, что в Финкас Лас Иллюзионес сохранился его точный двойник. Или, быть может, монумент № 27 с тех пор просто перевезли сюда? (Замечу в скобках: в тот же день я не преминул побывать и в Эль Бауль. Так вот, гордый воин по-прежнему стоит на том же месте, и деревянный навес защищает его разве что от дождя, но никак не от ветра и перепадов температуры.)
Итак, мы приоткрыли тяжеленную дверь. На дворе встревоженно захрюкали свиньи, две тощие собаки нехотя подошли и уставились на нас. Я угостил их горсточкой орехов из нашего походного НЗ. В двери напротив показался сутулый пожилой человек, как видно, сторож, куривший самокрутку из листьев коки. А вокруг на внутреннем дворе, открытые, что называется, всем стихиям, красовались экспонаты этого удивительного собрания древностей: огромные, тщательно отделанные головы, взиравшие на нас своими выпученными глазами, стелы, сразу же напомнившие мне аналогичные памятники из Сан-Августина в Южной Америке. Удивительно, но по меньшей мере четыре рельефа явно были делом рук одного мастера или, по крайней мере, одной художественной мастерской. При виде этих древних памятников мне в голову пришла мысль о том, что некогда древнейшие обитатели Южной Америки по каким-то причинам решили перебраться далеко на север, в Мексику. И гватемальские археологи сами не подозревают, обладателями каких сокровищ они являются. Ведь эти следы далеких веков поистине бесценны.
Полицейский-новобранец предложил проводить нас на следующий день и в Финкас Лос Таррос; впрочем, наш местный проводник тоже не захотел отставать от нас. И когда он принялся расспрашивать местных индейцев, работавших на плантации, те, как мне показалось, пытались сбить нас с толку и указать неверный путь. Неожиданно налетел тропический ливень, хлынувший словно из ведра, окатив джунгли очередной порцией влаги, и следом за ним на небе вновь как ни в чем не бывало засияло солнце. Воздух был настолько влажным, что мне показалось, что ноздри у меня буквально полны воды и слиплись от сырости. Москиты тоже, видимо, считали себя участниками нашей экспедиции, и как только в окне появлялась хоть малейшая щель, несколько представителей это грозного вида немедленно проникали внутрь и со всем остервенением набрасывались на беззащитную жертву.
В полдень мы оказались в густой тени каких-то раскидистых деревьев. Где-то поблизости слышались негромкие голоса. Мы сняли с плеч камеры, приготовились и двинулись прямо на звук речи, взбираясь по склону пологого холма, сплошь поросшего буйной тропической растительностью. Наконец показалась просека, а на ней — четверо индейцев-мужчин, три женщины и двое детей, то есть целая семья из девяти человек. Они расположились полукругом вокруг какого-то каменного изваяния, точнее, головы, возвышавшейся над землей на высоту более 1 м, а вокруг на небольших каменных плитах, совсем как на христианских
[12] алтарях, горели свечи, и горячий воск прямо перед священным ликом капал на какие-то древние рельефы, служившие подсвечниками. Маленькая компания, погрузившись в молитвенное созерцание, обращалась к своему богу и была преисполнена благоговейного трепета. Поэтому мы старались двигаться бесшумно, чтобы не нарушить молитвенную сосредоточенность людей. И тем не менее они вскоре заметили нас и настороженно покосились на наши камеры, как если бы мы застали их за неким постыдным делом. Тогда мы направились прямиком к ним, словно единственной целью нашего появления здесь было тоже подойти и поклониться их древнему каменному богу.
Лик бога, на который были обращены взоры индейцев, взирал на нас весьма дружелюбно. На его каменном лице застыла приветливая улыбка; по обеим сторонам крепкого, решительного носа улыбались овальные глаза, и даже рот древнего бога, казалось, вот-вот дрогнет и расплывется в улыбке. В самом центре высокого лба было вырезано изображение крошечного личика. «Наконец-то нам попался хоть один улыбающийся бог», — подумал я. Индейцы тем временем молча наблюдали за нами. Они мгновенно собрали амулеты, разложенные на плитах перед древними изваяниями, и мигом убрали их в кожаную сумку.
— На этом камне изображен бог? — обратился я с вопросом к самому старшему индейцу, которого все семейство понимало почти без слов и который был единственным, кто мог дать ответ на подобный вопрос.
— Да, сеньор, — едва слышным голосом отвечал старик.
— И что же это за бог?
