* * *
Утром кто-то тронул меня за плечо, и я открыл глаза. Передо мной стояла Лида.
– Уже утро, лентяй! – весело сказала она. – Мама зовет чай пить. Я еле нашла тебя. Что это за комната?
– Как что за комната? – ответил я. – Это домашний изолятор, На случай болезни. Если, например, ангина или коклюш.
– А что у тебя?
– Нет, я лично, если не считать ноги, ничем сейчас не болен, – пояснил я.
– Но раз уж я имею возможность пожить эти три недели как граф-миллионер, то я должен целиком войти в его быт. По-моему, у каждого нормального графа имеется свой персональный изолятор. Не станет же такой тип из-за каждой ангины ложиться в больницу с прочими рядовыми гражданами… А тебе, Лида, можно задать один вопрос? Скажи, почему у вас здесь никакой живности нет? Ты могла бы собаку завести какую угодно, здесь ведь не коммунальная квартира. Я бы на твоем месте завел здесь собак и кошек – жилплощади хватает и еда бесплатная.
– У нас звери не выживают, – с грустью в голосе ответила Лида. – Была кошка, да недолго жила. А раз я вороненка с воли принесла, но он тоже не выжил.
– С воли принесла? – переспросил я.
– Ну да, сверху. Из лесу.
– А ты часто выходишь наверх?
– Нет, я редко выхожу. Отец против этого. Я выхожу наверх только зимой, в метель. Метель заметает следы, и дороги к нам никто не найдет. Да и то каждый раз приходится уговаривать отца.
– А тебе не скучновато здесь, Лида?
– Скучновато, конечно, – неохотно ответила она. – Но сейчас, когда ты здесь, мне веселей… Ну, я пойду. Ты одевайся.
Она ушла легкой походкой, а я встал, умылся и пошел к хозяевам подземного рая пить чай.
После чая Лида позвала меня в свою комнату. Комната у нее была небольшая и без всякой роскоши. На стене висели портреты каких-то девчонок.
– Это мои школьные подруги, я с ними дружила, – объяснила Лида.
– А теперь ты встречаешься с ними?
– Нет, – вздохнула Лида и рассказала, что она жила у какой-то дальней родственницы на Васильевском острове и училась в школе на Двенадцатой линии, а когда окончила школу, отец забрал ее сюда, потому что у матери стало неважно со здоровьем. А подруги думают, что Лида теперь живет во Владивостоке.
– А в Ленинграде ты, значит, бываешь только в метель?
– Да, только в метель.
– А что ты там делаешь?
– Брожу по улицам, по набережным. Смотрю на людей…
– Одна?
– Одна. А почему ты это спросил?
– Так. Я подумал, что с тобой, может быть, кто-нибудь гуляет. Ну, ухаживает, одним словом.
– Нет, за мной никто не ухаживает. Ведь я так редко бываю там, наверху…
– А что ты здесь делаешь? Как проводишь культурный досуг?
– Я очень много читаю.
– А твой папаня и книги делает из ничего?
– Нет, книг он делать не может. Книги он постепенно перетащил сюда из города. Он вообще не может создавать ни книг, ни картин, ни музыки.
– Ясно. А чем он сейчас занят? Может, проектирует кое-что еще почище этого подземного дворца?
– Нет, он больше ничего не проектирует. Он говорит, что теперь ему довольно сознания, что он может построить что угодно.
– Лида, а ты зайди ко мне на Лиговку, когда будешь в городе. Вместе погуляем по улицам, в кино сходим.
– Обязательно зайду, – ответила она. – В первую же вьюгу отпрошусь из дому и зайду. Это будет так интересно!.. Дай мне твой адрес. Вот тебе записная книжка, запиши его своей рукой.
Затем я стал рассказывать Лиде о себе, о том, как был беспризорным, как попал в детдом, как жил в нем. Рассказал я и о своем друге Гоше и его таланте. Девушка слушала очень внимательно, но многое ей было непонятно и Мне приходилось объяснять ей самые простые вещи.
Поведал я своей новой знакомой и о Тосе Табуретке. Чтобы поднять себе цену, я соврал, что Тося меня безумно любит и согласна на брак со мной в любое время, так что все зависит Только от меня… Ах, зачем я сказал это! Вся моя жизнь могла пойти по иному курсу, если бы не эта ненужная ложь.
Через два дня в подземном раю праздновали день рождения Елизаветы Петровны. Я тоже был приглашен. На этот раз на столе стояли разные роскошные блюда и бутылки с дорогими винами. Но пили все очень мало, – кроме меня, пожалуй. Я приналег на какое-то очень вкусное вино с иностранной наклейкой и захмелел. Однако никакого хулиганства с моей стороны допущено не было.
После кофе с пирожными Елизавета Петровна села за пианино и стала играть какую-то серьезную музыку, но затем, видя, что до меня это не очень-то доходит, тактично завела патефон и слушали «Ах, эти черные глаза», «Стаканчики граненые», «У самовара я и моя Маша» и другие хорошие пластинки. Потом Лида, по моей личной просьбе, исполнила на пианино «Рамону», а затем Елизавета Петровна спросила, не пою ли я. Я ответил, что таланта у меня нет, но что я знаю довольно много песен.
– Спойте нам что-нибудь эмоциональное, – попросила Елизавета Петровна.
Что такое «эмоциональное», я в те годы, по своей тогдашней малообразованности, точно не знал.
– Я исполню вам «Гоп со смыком», – заявил я. – А еще из эмоционального я знаю «Ударили Сеню кастетом по умной его голове» и «Сижу один я за решеткой».
– Просим! Просим! – воскликнули все, и я с чувством исполнил вышеупомянутые песни и в первый и последний раз в своей жизни был вознагражден аплодисментами. Только Лида не хлопала, ей видимо, мое исполнение не очень понравилось. Я не обиделся. Я подумал: «Эх, нет здесь моего друга Гоши с его театральным талантом!» И мне стало грустно, захотелось домой, на родную Лиговку. Но я взглянул на Лиду – и утешился. Не видел я никогда такой красивой и симпатичной девушки!
Вскоре праздничный вечер пришел к концу. Мне пора было идти к себе на графско-миллионерскую квартиру. С веселым головокружением добрался я до ее дверей, однако, когда вошел в переднюю, где возвышалось чучело медведя, и когда заглянул в комнату, где ждала меня серебряная кровать на мраморном подножье, мне опять стало жутковато и весь хмель вылетел из головы. Я снова зажег всюду свет, пустил всюду, где мог, воду, чтобы она шумела, и опять направился спать в комнатку-изолятор. Здесь я, чтобы не так страшно было, накрылся одеялом с головой и кое-как заснул.
* * *
Утром опять кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнул от страха и побоялся высунуть голову из-под одеяла. Но тут я услыхал Лидии голос, и у меня отлегло от сердца.
– Чего ты прячешься! – засмеялась она. – Иди чай пить!.. И прими мой подарок. Эти часы по моему заказу сотворил отец, и я дарю их тебе.
И с этими словами она надела новые золотые часы мне на запястье и сама застегнула мой старый ремешок. – А почему это у тебя всюду горит свет и всюду вода льется? – спросила она вдруг. – Интересно, зачем ты это делаешь?
