Действительно, в январском номере школьной стенгазеты было помещено мое стихотворение «Новогодний клич», ознаменовавший собой мое первое проникновение в печать. Я спросил Элу, очень ли понравился ей мой «Клич». Она ответила неопределенно, из чего я понял, что в поэзии она разбирается слабо. Но я все готов был простить ей за то, что она назвала меня Павликом. В ее устах это имя прозвучало как музыка, и в первый раз в жизни оно показалось мне не таким уж плохим.
Через несколько минут Эла снова обратилась ко мне по имени.
– Ой, Павлик, у тебя вся рука в крови, – тревожно прошептала она.
В самом деле, из двух пальцев моей правой руки обильно струилась кровь – это я порезался осколками. И вот я поднял окровавленную ладонь и обратился к преподавательнице:
– Валентина Борисовна, разрешите сходить на перевязку. Я вам клянусь, что скоро вернусь!
Химичка сделала мне третий по счету выговор (якобы за паясничанье), но в медпункт отпустила.
В тот же день я проводил Элу до ее дома; она жила на Петрозаводской. Наша дружба, скрепленная кровью, ширилась и разрасталась. На ходу я устно ознакомил Элу со своими лучшими стихами. Она слушала внимательно, но без должного волнения и вскоре стыдливо созналась, что стихи – не только классиков, но даже мои – ее не очень занимают. Она интересуется зодчеством и каждое воскресенье бродит по городу, рассматривая дворцы, церкви и просто старинные жилые дома; иногда она и зарисовывает увиденное. В будущем она надеется стать архитектором.
– А снятся тебе архитектурные сны? – спросил я.
– Нет, – ответила Эла. – Мне иногда снится, будто я – Люба… Вот и сегодня приснилось – мать меня будит: «Люба, Любаша, вставай! В школу опоздаешь!» Я так обрадовалась, что меня Любой звать, что от радости проснулась. И тут-то сразу вспомнила, что не Люба я, а Эла…
– Разве Эла – плохое имя?! – возразил я. – Имя что надо!
– Эла – это сокращенно. А полное имя – Электрокардиограмма. Так я и в метрике записана, – с печалью в голосе призналась девочка.
И тут она рассказала, почему ее так обидели. Ее папаша – боксер в отставке, а ныне – завхоз живорыбной базы, – всегда мечтал о сыне, из которого он выковал бы боксера, чтобы тот приумножил семейную славу. И вот жена родила девочку; ей дали имя Вера. Затем родилась вторая девочка, ее назвали Надежда. Когда на свет появилась третья, с отцом от огорчения произошел сердечный криз и он попал в больницу на полтора месяца. На больничной койке он придумал имя для третьей дочки и пригрозил матери разводом, если та будет противиться. В загсе долго отговаривали, но он настоял на своем. И стала его третья дочь Электрокардиограммой. Васильевной.
Когда я выслушал эту горькую историю, мне стало очень жаль Элу, и я мысленно поклялся, что всегда буду ей. верным другом и никогда ни в чем не подведу ее.
Клятвы этой я не выполнил.
IX
Наша дружба с Элой крепла. Мы часто бродили с ней по старым районам Питера. Я таскал ее этюдник, а когда она зарисовывала какой-нибудь старый особняк, стоял возле нее, любуясь не архитектурой, до которой мне было как до лампочки, а Элой как таковой.
Стихи мои теперь регулярно появлялись в стенгазете, а когда возник школьный литкружок, я сразу вступил в него. Но обсуждения там происходили на невысоком уровне, и я не раз подвергался нападкам завистников.
На творческое совещание
Спешил поэт, ища друзей,
Но там услышал сов вещание
И гоготание гусей.
Я знал, что недалеко от Обводного канала, при клубе «Раскат», действует молодежная литгруппа, которую ведет поэт Степан Безлунный. Стихи его мне нравились, и я решил устроиться к нему. И вот в сентябре 1964 года, после последнего урока, я поехал в этот клуб и оставил там заявление, приложив к нему восемь отборных, самолучших своих стихотворений.
Вскоре я был принят в литгруппу. Но сейчас о другом речь.
Когда я, сдав свою заявку, собирался идти домой, то увидал сквозь окно вестибюля, что начался дождь. Плаща у меня не было, и я решил подождать в помещении, пока мало-мальски прояснится.
Шагая взад-вперед по просторному холлу, я обратил внимание на бумажку, прикнопленную к доске для объявлений. Там от руки, синим фломастером, сообщалось нижеследующее:
ВНИМАНИЕ! СЕГОДНЯ СИЗИФ в 28-й КОМН.
Я заинтриговался: при чем здесь Сизиф? В холле околачивалось несколько человек, тоже пережидающих дождь. Я обратился к девушке с нотной папкой: – Не скажете, почему это в клубе Сизиф? Девица даже отпрыгнула от меня, в глазах – недоумение. Ясно было, что имя это она впервые слышит. Я решил: проще самому узнать, что кроется под этим Сизифом, и отправился искать 28-ю комнату. Отыскал ее на втором этаже. На двери там красовалось объявление, написанное тем же синим фломастером:
ТОПОЛОГИЧЕСКИЙ ДОКЛАД О ПРОИСХОЖДЕНИИ
СВОЕЙ ФАМИЛИИ СДЕЛАЕТ Т. Д. КОШМАРЧИК
ОППОНЕНТЫ: СУБМАРИНА СИГИЗМУНДОВНА НЕПЬЮЩА,
СВЕТОЗАР АРИСТАРХОВИЧ КРЫСЯТНИКОВ
Я вошел в большую комнату, сплошь заставленную столами. Там сидело человек десять, не больше. У стены справа маячили два манекена, мужской и дамский; в простенках стояли четыре швейные машины. К Сизифу эта техника отношения не имела, просто здесь же по субботам занимался кружок кройки и шитья, – об этом сообщила мне пожилая дама, восседавшая возле двери за маленьким столиком. Позади дамы на стене висела на гвоздике дощечка с надписью:
СЕКЦИЯ ИЗУЧЕНИЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ИМЕН
И ФАМИЛИЙ
СИЗИФ
СТАРОСТА СЕКЦИИ ГОЛГОФА ПАТРИКЕЕВНА НАГИШОМ
Почтенная старостиха спросила, как меня зовут. Я назвался, и она с долей пренебрежения заявила:
– Белобрысов – фамилия не уникальная, научно-познавательного интереса в ней нет. В основной состав секции вас не примут. Если хотите, можете посещать СИЗИФ на правах гостя…
– А я и не прошусь в вашу секцию, – сказал я.
– Ну, это уж ваше дело, – обиженно изрекла Голгофа Патрикеевна. – Вы просто представления не имеете, какие замечательные люди собираются здесь… Вот посмотрите! – Она протянула мне тисненную серебром папку, на которой значилось: «СИЗИФ. Редкофамильцы и редкоименцы. Основной состав».
Дождь за окнами шел на убыль, пора было топать домой, а список был длинный. Я стал просматривать его через пятое в десятое: Агрессор Ефим Борисович… Антенна Сергеевна… Бобик Аметист Павлович… Жужелица Марина… Кувырком Любовь Гавриловна… Ладненько Кир Афанасьевич… Медицина Павловна… Ночка Демосфен Иванович… Пейнемогу Анастасия… Свидетель Лазарь Яковлевич… Сулема Стюардесса Никитична… Эротика Митрофановна… Яд Сильфида Борисовна…
– Нате ваш список, – обратился я к Голгофе Патрикеевне. – Тут у вас, между прочим, ошибочка. Смотрите, дважды написано: «Трактор Андреевич Якушенкин». И год рождения один и тот же – тысяча девятьсот двадцать девятый.
