– Непонятная укупорка, – проворчал дядя Филя и, нагнувшись, осторожно постучал по прозрачному цилиндру согнутым пальцем. Послышался глухой звук.
– Надо вскрывать! Время-то бежит! – прошептал Валик. Вспомнив, что в руке у него ножницы, он с силой ударил ими по посудине. Они отскочили от оболочки с железным взвизгом, не оставив на ней и царапины.
– Постойте, а что, если нажать вот на это красное пятнышко, – предложил я.
Валик приложил палец к красному кружку у основания цилиндра. В тот же миг по контейнеру пошли трещины, он распался, и на траву вывалилась студенистая масса. И студень этот, и осколки цилиндра начали испаряться у нас на глазах. Дядя Филя расстегнул пуговки на правом рукаве ковбойки, натянул рукав на ладонь, осторожно поднял синий сосуд емкостью с литр. На узкой его части виднелась риска, а у самой вершины конуса алел четкий кружок.
– Все понятно! – заявил дядя Филя. – Лариса, Валентин, пошли в дом! – В голосе его послышались резкие, не то командные, не то собственнические нотки. Раньше он никогда так не разговаривал.
– Постой, Филимон! – встрепенулась тетя Лира. – Надо бы всю эту механику убрать, а то разговоры в поселке пойдут. Хорошо бы все это в яму обратно…
Но прятать эту механику не потребовалось. Внезапно и бесшумно обе части чудища вновь сдвинулись вплотную, и сразу же агрегат охватило огнем.
– Во! Само себя жгет! – радостно прошептал дядя Филя. – До чего же культурно они это придумали!.. Ты, Павел, последи, чтоб от него чего-нибудь тут не загорелось.
Они направились к дому. Впереди осторожно, будто по льду ступая, шел дядя Филя, держа в далеко вытянутой руке синий сосуд. За ним шагала тетя Лира. Валик замыкал шествие. На меня они даже не оглянулись.
Агрегат пылал густым пламенем. Слышались треск и хруст. Корежилась оболочка, какие-то бесчисленные разноцветные кубики и призмочки вываливались на траву и уничтожались огнем. Пламя, взметываясь, обволакивало нижние ветви березы. Но странно: листья на ветвях не сгорали, даже не желтели.
Я подошел к огню совсем близко. От него не веяло жаром. Тогда я сунул руку прямо в пламя – и озноб пробежал у меня по спине. Пламя не жгло, даже не грело. Оно было холодное – будто я сунул руку в окошко сырого подвала.
XVIII
Агрегат сгорел. Ни пепла, ни золы не осталось, и даже трава не изменила своего цвета. Только там, где топтались лапы чудища, на дерне виднелись темные порезы и рваные вмятины.
И ведь все это не во сне, думал я. Это не бред, не коллективный психоз. Это наяву, наяву!.. Сейчас там идет дележка бессмертия; ведь миллион лет – это почти бессмертие… Ну, три дозы ясно кому – дяде Филе, тете Лире, Валику. Родители Валика выпадают из игры – они в дальней поездке. Значит, свободные дозы будут даны Гладиковым, мужу и жене. Они живут через три участка, они очень дружат с Бываевыми. А может быть, дядя Филя выскажется в пользу других кандидатов на бессмертие – он очень уважает Колю Рамушева и его жену Валю; они живут через пять домов… А может быть… Я перебирал возможные кандидатуры, порой включая и себя. Еще я размышлял о том, почему иномиряне дали такой жесткий срок для приема экстракта. Наверно, для того, чтобы бессмертие досталось тем, кто имеет непосредственное отношение к нашедшему агрегат? Несомненно, это эксперимент. Через сколько-то времени они вновь посетят Землю и проверят результаты. Если опыт окажется удачным, они дадут бессмертие всем людям.
Я вздрогнул, услышав чьи-то шаги. Потом вижу – ко мне Валик приближается.
– А бандура эта, значит, сгорела? – спросил он нервным шепотом. – Это хорошо!.. Пауль, тебя в дом зовут. Потопали.
– Ты уже обессмертился? – спросил я на ходу.
– Омильонился! Все в норме!.. И ты сейчас омильонишься: это бабуся насчет тебя такую заботу проявила… А синяя посудина эта, как только мы из нее жидкость вылили, сразу пропала, в туман превратилась. Никаких доказательств. Засеки это на ум!
Супруги Бываевы сидели возле круглого стола в той комнате, что рядом с кухней. Занавеска на окне была задернута для секретности. Стол, как сейчас помню, накрыт был холщовой скатертью с вышитыми на ней розами и бабочками – работа тети Лиры. Шесть граненых кефирных стаканов стояли на столе: три пустых и три – наполненных вишнево-красной жидкостью.
– Павлик! – обратилась ко мне тетя Лира тревожным голосом. – Павлик, мы решили дать тебе выпить этого самого… Чтоб не постороннему кому, а своему, понимаешь? И одна к тебе просьба: молчи об этом деле!
– Твое дело, Павлюга, выпить – и молчать. Понял? – строго произнес дядя Филя.
– Учти, Пауль, если раньше времени начнешь болтать, тебя просто за психа сочтут. Не поверят! – добавил Валик.
– А поверят – так еще хуже, – вмешался дядя Филя. – Нынче доцентов всяких развелось – что собак нерезаных, все около науки кормятся. Затаскают они нас по разным комиссиям. Еще и дело пришить могут, что я не так распределил это лекарство. А чем я докажу?! Квитанций-то на руках нет.
– Опять же Филимону Федоровичу на пенсию скоро выходить, – испуганно зашептала тетя Лира. – А если пойдет о нем вредный слушок, что ему миллион лет жить, то в райсобесе засомневаться могут, давать ли ему пенсию.
– У дедули есть полный шанец без пенсии остаться, – подтвердил Валик.
– Значит, договорились? – просительно произнесла тетя Лира. – А теперь пей, Павлик, пей!
И она подала мне стакан.
От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась в моем уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное поэтическое величие. Волны будущей славы к моим подступили стопам, зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь стану великим, бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я всех классиков мира, всех живых и лежащих в гробу, всех грядущих пиитов своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж! Я куплю себе «Волгу», построю бетонный гараж! Будут критики-гады у ног пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених! Моим именем будут называть острова, корабли! С моим профилем будут чеканить песеты, рубли! Буду я еще бодрым, еще не в преклонных годах, – и уж мне монументы воздвигнут во всех городах!..
Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и легкой горечи. Через мгновение ощущение это прошло.
– В нашем полку прибыло! – заявил дядя Филя.
– А кому остальные две дозы? – спросил я. – Рамушевым, наверно?
– Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят на весь свет, – сухо ответил дядя Филя.
– Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? – стал выпытывать я.
– Людка Мармаева не подходит, – возразила тетя Лира. – Она почем зря своих кур в наш огород допускает, сколько раз я ей говорила… Дай ей этого лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за ее кур! Да и болтать она любит, язык без костей… Тут Валентин один совет дал…
