А потом он лежал на диване, смотрел на книжную полку и вдруг увидел ту самую биографию Мэллори, которая инициировала первый виток его виртуальной влюбленности. Он поднялся, взял книгу и начал ее листать и увлекся, а через три часа непрерывного чтения – боже, ведь когда-то он знал эту книгу почти наизусть! – Келли наконец понял, что он должен делать, и какой путь спасет его от бессилия и отчаяния, пусть этот путь тоже не обещал счастья, лишь крошечная щелочка виднелась в огромном занавесе, закрывающем конец тоннеля. Но Келли надеялся прорваться через эту щелочку и стать первооткрывателем первооткрывателя, если можно так выразиться, разгадав наконец тайну, будоражащую умы лучших альпинистов планеты уже почти сотню лет. Келли поднял все свои архивы, свои расчеты, восстановил записи и размышления и снова пришел к тому же странному выводу, какой появился в его голове до возвращения Эллен: тело, найденное Конрадом Анкером на высоте 8155 метров, принадлежит не Джорджу Мэллори, а Эндрю Ирвину. Исходя из этого постулата, поиски следовало вести совершенно другим методом, нежели их вели экспедиции 2001, 2004 и 2007-го; все они отталкивались от установки, данной в успешном восхождении 1999 года: вот Мэллори, выше него на 300 метров – ледоруб Ирвина, значит, Ирвин где-то там, наверху, а история Мэллори закончена. Он навеки вмерз в лед, и ничего более, кроме уже собранного тринадцать лет назад, собрать с его тела не получится. Джон Келли категорически отверг эту версию, поскольку полагал, что под телом, под грудной клеткой, которую участники той экспедиции не решились вырезать из скалы, хранится фотоаппарат, маленький карманный «Кодак», который нес с собой Ирвин. И второй момент: тот факт, что тела перепутали, может объяснить, почему у мертвеца с собой нет фотографии Рут Тернер – конечно, она должна быть у Мэллори, а не у Ирвина. В общем, Джон Келли погрузился в расследование с головой, и это позволило хотя бы на время отодвинуть трагическую историю Эллен на второй план, хотя и в таком состоянии она иглой сидела в сердце Келли, отождествляясь таким образом в его мрачном видении со смертью.
Он готовился к экспедиции полтора года, собирая сведения, вычисляя наилучшее время для восхождения, договариваясь о лицензии и подбирая команду. В его активе числился ряд серьезных вершин, взятых за те злополучные семь лет – Монблан, Музтагата, пик Победы, Килиманджаро, Мак-Кинли, – и потому он уже имел опыт в выборе оборудования и спутников, хотя никогда до того не был в Гималаях. Его бонусом было то, что он не собирался идти до самой вершины, он не собирался даже подниматься на Первую ступень, не говоря уже о Второй или Третьей, и потому решил в первом восхождении обойтись без лестниц, полагаясь на собственные ноги и веревки. Именно «первом», потому что у Келли был запасной план, точнее, даже два плана – поиски второго тела, кому бы оно ни принадлежало – Ирвину или Мэллори, и поиски фотографии Рут, последней надежды. Каждая из последующих стадий казалась более сложной и безнадежной, нежели предыдущая: в первой достаточно было найти могилу Мэллори и нарушить покой великого мертвеца в поисках фотокамеры, во второй нужно было искать тело, которое не нашли до того несколько специализированных партий, третья же представлялась абсолютной фантастикой, тем более в рамках теории о том, что Мэллори покоится где-то в скальной расселине. Но Келли был сумасшедшим и, что удивительно, отдавал себе в этом отчет: он понимал, что все его действия не просто граничат с безумием, но уже преступили эту границу – и теперь он собирался поддерживать в себе безумие, культивировать его, как взращивают аккуратный японский садик, ухаживая отдельно за каждым деревцем. В подобном поведении был элемент твердого, сознательного расчета – Келли знал, что если он не пойдет на гору, если он не будет искать тело Мэллори (или Ирвина?), если он не будет держать в памяти фотографию Рут Тернер, то больничное окно снова откроется перед ним, и он найдет в себе силы сползти с кровати и перевалиться через аккуратный пластиковый подоконник.
Конечно, он не планировал присоединяться к какой бы то ни было экспедиции, тем более если в ее составе могла оказаться симпатичная девушка, но судьбе не прикажешь, и французы, волей Ноны, Децимы и Морты оказавшиеся на пути англичанина, стали фактором, облегчающим дорогу наверх и тем самым усиливающим его контролируемое сумасшествие. Чем больше испытаний, чем больше сложностей предстояло Келли, тем проще ему было переносить свое собственное внутреннее состояние, тем проще ему было забывать – хотя бы на минуту, на две – о том, что давным-давно, вечность назад, в его жизни существовала женщина по имени Эллен. Матильда оказалась столь не похожа на Эллен, что у Келли не возникло никаких ассоциаций – наоборот, Матильда оставалась сама собой, и как ни пыталось подсознание Келли найти в движениях ее рук или губ черты Эллен, у него ничего не получалось, и Келли оставался более или менее спокоен. Матильда, худенькая, изящная, как балерина, источала тем не менее некую потаенную силу, которой порой не хватает даже сильным мужчинам. Последние могут сдаться на пути наверх, могут спуститься и говорить, мол, я пытался, но не сумел, Матильда же не знала словосочетания «не могу», потому что она могла – так ее воспитали.
Отец Матильды, Рене, маленький, пухленький и смешной чиновник железнодорожного ведомства, был родом из Бордо, но жил и работал в Париже – ему выдали жуткую корпоративную квартиру площадью примерно с лифт, и он умудрился захламить даже ее, превратив некогда пустое пространство суммарной площадью в пятнадцать квадратных метров в рассадник тараканов и клопов. Будучи совершенно не приспособленным к семейной жизни, он даже не надеялся на то, что когда-нибудь ему подвернется женщина, способная полюбить такого увальня, и потому снимал свое сексуальное напряжение путем просмотра порнографических фильмов и – раз в месяц, в специально отведенный день – походом в квартал красных фонарей, к проституткам невысокой стоимости и сомнительной свежести. Но в один день – то ли прекрасный, то ли ужасный – он принял участие в корпоративной попойке по поводу пуска нового типа вагонов и проснулся утром в своей конуре не один – поперек его пухлой волосатой груди лежала тонкая женская рука. Женщину, отдавшуюся отцу Матильды, звали Ребекка, ей было тридцать восемь лет против двадцати восьми ее случайного партнера, и через девять месяцев она родила вполне здоровую девочку. Выходить замуж за Рене она отказалась категорически, да и он не горел желанием связывать свою жизнь с женщиной на десять лет старше, и потому Матильду воспитывала исключительно мать, а отца она видела едва ли раз в две недели, причем Ребекка тщательно контролировала санитарное состояние его одежды, когда он приходил играть с дочерью. Подарки отца Ребекка стерилизовала, а если те не поддавались стерилизации (например, книги), выбрасывала и сама покупала точно такие же, будто их передал Рене. Об этом она рассказала дочери спустя много лет, когда Рене окончательно спился и, уволившись с железной дороги, исчез где-то в парижском вертепе.
Матильда взяла от матери все – манеру речи, стиль одежды, походку, внешность, характер; если бы не разница в тридцать восемь лет, их можно было бы принять за сестер – на фотографиях сорокалетней давности мать выглядела точно так же, как Матильда в настоящее время, и однажды некий старик, обознавшись, на улице назвал Матильду Ребеккой и долго уверял, что она должна его помнить. Она рассказала о странной встрече матери, и та, подумав немного, предположила, что старик мог быть одним из ее «железнодорожных» ухажеров, которых было не счесть, когда она еще молоденькой девушкой пришла работать в SNCF. Ребекка одобряла увлечение альпинизмом и страшно жалела о том, что жизнь не позволила ей заниматься тем же самым – она скопила денег и купила дочери почти все необходимое оборудование, чтобы та могла практиковаться, а когда Матильду приняли в команду, идущую в Гималаи, Ребекка была на седьмом небе от счастья. Сделай то, чего не сделала я, сказала она дочери – и благословила ее. Матильде повезло с матерью настолько, что она даже не подозревала, что бывает иначе, что иная мать устроила бы чудовищный скандал, лишь бы не пустить свое чадо в смертоубийственный поход. По сути, Матильда оставалась девочкой, которая не знала, куда применить свою энергию, она была уверена, что навсегда останется молодой, вечно будет ползать по горам, черпая средства из неистощимого кошелька своей матери. Последней тем временем исполнилось уже пятьдесят девять, и не за горами была пенсия, значительно меньшая, нежели заработная плата – но Ребекка старалась об этом не думать, живя сегодняшним днем и научив свою дочь жить так же.
