В третьем лагере их должны были ждать шерпы и несколько яков, которые не могли идти дальше, их границей был ледник Ронгбук; эти выносливые животные смотрели не слишком умными, не слишком преданными глазами, но готовы были нести любую тяжесть, и потому Джон Келли любил их, предвкушая встречу с ними точно так же, как предвкушал бы встречу со специалистом по фотографии, который поможет в извлечении пленки из «Кодака» Мэллори. Он шел вперед и радовался, и улыбался, и никакой Эллен не было в тот момент внутри него, когда Ками вдруг закричал: лавина, направо, направо, и все четверо бросились прочь с тропы, а сверху уже скатывались камешки и снег – их было немного, простой сход, десятки таких происходят ежедневно, но один такой сход может смести человека, смять его, бросить вниз так, что тот уже не сумеет остановиться. Возможно, именно так и погиб Джордж Мэллори, когда его смело с Первой ступени при спуске – Келли не допускал мысли о том, что великий англичанин погиб на подъеме, – его просто сбросило вниз, повредило ногу, и он пытался вцепиться в склон руками и ледорубом, чтобы хотя бы замедлить свое трагическое падение. В момент схода лавины Пемба и Келли находились на чуть более пологом участке, и им было проще уходить в сторону – времени прощупывать снег в поисках впадин и провалов не было, оставалось только слепо нестись вперед и тащить за собой отстающих Матильду и Ками.
И они неслись, бежали, спотыкаясь, в сторону от тропы, в надежде, что лавина, даже не лавина, а лавинка проскочит мимо, пронесется, и неведомый бог – у Пембы и Ками – свой, у Матильды – свой, а у Келли – неясный, возможно, и вовсе никакой спасет их, вытянет, вытащит из смертельной ловушки на простом месте, на спуске, в прекрасную погоду – потому что горы есть горы, и никто никогда не застрахован, все запланированное может сорваться в одну минуту из-за превратности судьбы, из-за плевка творца. Снег ударил Келли в правое плечо, но несильно, камешки отскочили от его комбинезона, от его капюшона, он понял, что пронесло, и в этот момент веревку рвануло, сбив его с ног, – значит, Матильду или Ками все-таки задело и потянуло вниз, и Келли вгрызся в скалу, вцепился, его тянуло вниз, его тащило, он держался, а потом тоже сорвался и вдруг понял, что уже ничего не тянет его наверх, потому что Пемба по закону гор перерезал веревку, чтобы спасти хотя бы свою шкуру. За считанные мгновения перед Келли пронеслось все, что было в его жизни: рождение, смерть родителей, Эллен, семь лет без нее, несколько самых счастливых месяцев в жизни, смерть Эллен, охота на Джорджа Мэллори, поход в Гималаи – всё-всё-всё, все прочитанные книги и просмотренные фильмы, все разговоры и письма, каждый дом, в котором он жил, и каждый клочок неба, который он когда-либо видел над головой, – и в это время его руки машинально нащупывали карабин, чтобы отстегнуть его; и когда его падение остановилось, а лавина потекла дальше, он внезапно понял, что натворил, и даже страшная боль в руке не смогла заглушить ощущение того, что он, Джон Келли, – убийца.
Матильда лежала внизу, почти в пятидесяти метрах под ними, ее рука торчала из-под снега, а рядом барахтался каким-то чудом выживший Ками, с тяжелым переломом ноги и рассеченной щекой, но Келли и Пемба дошли до них через полчаса, не раньше, измученные, в синяках, особенно Келли, и Ками был уже в таком состоянии, что двигаться сам почти не мог; они вытащили его, потому что он шевелился, и положили на снег, Пемба начал перетягивать ему ногу, а Келли в это время откапывал Матильду, которая лежала лицом вниз, и он не мог сразу ее перевернуть, а когда перевернул, сразу же закрыл глаза, чтобы не видеть ее окровавленного, изувеченного ударами о камни лица. В этот самый миг Джон Келли понял, что он и есть первопричина всего зла, которое встречается на его пути, – что он, а не Гарднер Спид, убил Эллен несколько лет назад, даже не несколько, а несколько плюс семь, то есть еще в тот момент, когда она, упрямо сжимая губы и обливаясь слезами, уехала из его квартиры, чтобы познакомиться со своим страшным мужем. Он понял, что те минуты, когда он бегал по квартире, пытаясь позвать кого-нибудь на помощь отцу, стали основополагающими в его судьбе, и что смерть отца стала только первым из положенных ему по сроку убийств – и теперь он принес смерть Матильде. Самое страшное, что существуют миссии, которые нужно продолжать во имя тех, кто отдал за них жизни, – таких миссий множество: нужно дойти, добраться и посвятить победу мертвецу; миссия же Келли не относилась к таким, он чувствовал, что смерть Матильды – бессмысленна, как бессмысленна любая смерть около него. Он с трудом сдержал страшный порыв – достать из рюкзака холодильник, из холодильника – камеру, – и сломать ее, выбросить, уничтожить, чтобы никогда не узнать, достиг ли Джордж Мэллори вершины; в этот момент вся его любовь показалась пустышкой в сравнении с человеческой жизнью, все его цели показались глупыми и мелкими относительно цены, которой они были достигнуты, и если бы Бог спросил у Келли – что ты отдашь за то, чтобы она жила, он бы ответил – всё; и Эллен – спросил бы Бог; и Эллен – ответил бы Келли, и это была бы самая что ни на есть настоящая правда. Он прижимался щекой к мертвому лицу Матильды и плакал, и слезы капали на ее щеки, смешиваясь с талой водой и становясь частью горы. Это не значило, что его любовь к Матильде каким-то образом стала выше его любви к Эллен или к Мэллори, – это значило лишь, что с этой смертью Келли, такой надежный, такой серьезный, такой внешне смелый, окончательно потерял веру в себя, оставив последние крохи собственной гордости на заснеженном склоне – на пути от четвертого лагеря к третьему.
Ками выжил – Пемба стащил его вниз на собственном горбу, а там подключились и другие шерпы; Матильду нес Келли, поскольку он не мог позволить ее телу оставаться там, среди сотен безымянных трупов, покоящихся на склонах, тем более они в основном – в зоне смерти, а она погибла на сравнительно простом участке, когда до спасительного лагеря оставалось рукой подать. Джон замкнулся внутри себя и два последующих дня ждал возвращения Жана, потому что, движимый подспудным мазохизмом, хотел, чтобы руководитель французской экспедиции обвинил в смерти девушки его, Джона Келли, ударил по лицу, плюнул в глаза, унизил перед всеми – подобный сценарий освободил бы Келли, облегчил бы его жизнь, снял хотя бы малую долю чудовищного груза с заледеневшей совести. Но Жан, вернувшись, посмотрел на тело Матильды, а потом сел рядом с ним и тихо заплакал, как девчонка, пряча лицо в ладонях, после чего прошел мимо стоящего неподалеку Келли, так ничего ему и не сказав; с Келли общался Седрик – он не дал выхода эмоциям, но просто записал координаты англичанина, чтобы при необходимости привлечь того в качестве свидетеля – например, для фиксации обстоятельств смерти при подготовке свидетельства. Они дошли до вершины – об этом рассказал один из шерпов, но теперь это достижение казалось более чем сомнительным, потому что Матильда не достигла ни одной из своих целей, погибнув в пути, не добравшись до самого верха и не узнав, кто же на самом деле был первопроходцем. Ее жизнь и ее восхождение как кульминация оказались пустыми, ничем не обремененными – и Келли понимал это, думая, как это глупо: его столь полную и насыщенную жизнь придется продолжать, принося другим горе и смерть, а ее светлое, легкое существование завершилось, и в голове Келли в который раз появилось страшное, безумное, уродливое слово «никогда».
