Сверху яма была закрыта деревянной решёткой, окованной полосами железа. По решётке нет-нет да прогуливались стражники, всякий раз осыпая меня мелким мусором с подмёток.
Про то, что наступило утро следующего дня, я догадался по некоторому оживлению в узилище: стали чаще ходить наверху, да, проснувшись, взялся срамить стражу сосед-колодник, чья клеть находилась выше моей.
— Когда жрать дадите? — орал он. — Солнце в дуб встало!
Счастливый человек, в его конуру, ты смотри, и солнышко заглядывает… Я, поднапрягшись, увидел сверху, за решёткой лёгкую синеву. Действительно, день; и дней таких у меня впереди… Желудок вяло напомнил мне, что со вчерашнего утра у меня во рту и маковой росинки не было. Но голове было не до него.
— Эй, ты там, вылазь!
Жёлтое пятно лампы заколыхалось в устье колодца и оттуда, пребольно ударив меня по вытянутой ноге, упала тяжёлая, узкая лестница. Я, охая и потирая ушибленное место, полез наверх. Там стояли и ждали два стражника. Один из них с грохотом бросил решётку обратно, не достав лестницы из ямы, а второй, развернув меня, полуслепого, толкнул в спину:
— Топай живее, Иван Данилович ожидает.
Я двинулся вперед, дружески направляемый тычками железной руки, и шагов через тридцать оказался в знакомой мне большой комнате. Там сидел князь Иван. Он был один.
— Как ночь на новом месте прошла? Воспоминания не жали?
Князь оскалился в ухмылке. Не ему же сидеть…
— Благодарствую, князь. Живём — покашливаем, ходим — похрамываем…
— А ты что не весел? Вчера вон каким орлом князю великому дерзил! Пакостник… Ладно, присаживайся. — Иван Данилович махнул стражнику — тот немедленно исчез, тщательно притворив за собой дверь. — Давай-ка, вернёмся к твоим байкам. Значит, в Твери вы украли княгинину служанку. Этому верю, поскольку не одни вы у меня там рыскали.
Князь уловил, как у меня дрогнули уголки губ:
— Ты не щерься. Не пришла ещё твоя очередь лыбиться. Так вот, служанку украли, молодцы. Но тут князь попался. А теперь объясни, с какой стати ты решил, что его тверячки за здорово живёшь возьмут и отпустят?
— Князь Корней был для них не добыча. Они должны были захотеть до нашей заимки добраться. Ну и клюнули…
— Ага. А теперь объясни, на кой ляд им нужны были ты или, как её… Салгар? Может, она знала что-то, чего другим знать не следует?
Я молчал. Князь Иван пристально вгляделся мне в очи. И продолжил:
— Знала, знала. А знать она могла одно: княгиню именно отравили… Что, не так?
— Князь, да неужели, случись, что у тебя из дворца украли б кого, погони не послал?
— Хм, послал бы, пожалуй. Тогда другое объясни… Почему Салгар эта не захотела ехать сюда? Ты, вроде как ей жизнь спас, волю вернул, а она — фьить! — и пятки смазала. Говоришь, стычка с тверской стражей дорожной, после которой вы в разные стороны и разбежались. Может, конечно, это дело случая, что обратно повстречаться не могли. А я вот думаю, что как-то она во всей истории с Кончакой… Агафьей то есть, замазана. Вот и воспользовалась случаем. Освободили вы её, из тверских владений вывезли, чего ей ещё желать? Вот и вильнула хвостом. Да и князь при ней остался. И ведь знала, что у тебя здесь крупные неприятности могут случиться. И князь Боровской тоже хорош, из-за бабы на измену решиться! Тьфу!
Стремительный плевок князя случайно попадает в дальнюю свечу. В комнате воцаряется полумрак. Иван Данилович запнулся, остановленный какой-то мыслью, и покачал головой:
— Нет. Кончаку со света насильно сжили. Я убеждён в этом. И ещё убеждён, что ты чего-то недоговариваешь. Заладил одно — чёрная болезнь, чёрная болезнь… Будешь упорствовать — просидишь здесь всю жизнь. Всё равно на суде у Великого хана мы докажем вину тверского князя. Не будет тебя, найдутся другие свидетели. Но ведь ты сам правду любишь. Побойся Бога гневить!
Ага, переговоры. Это другое дело.
— Кончаку, верно, отравили. Твоя правда, князь. Но князь Михаил в этом не участвовал.
Иван Данилович крякнул с досады:
— Вот заладила сорока… Ты всё ж давай, определяйся, кому служишь: Москве или Твери?
— Я целованье Великому князю Юрию давал, ему служу и Москве.
— Вижу, как служишь…
— Но прежде, князь, я служу правде да всей Руси!
Побуревшее чело Ивана Даниловича сморщилось, как от кислого яблока:
— Только не учи князя отчизну любить, да не надо слов вот этих, высоких. Не твоя печаль за всю землю страдать. Страдалец нашёлся! Что ты понимаешь, смерд…
— Твоя воля, князь, но и мы, хоть люди маленькие, да видим с нашей горушки…
— Ну что ты там этакое разглядел? Давай, давай выкладывай начистоту.
Терять мне было нечего. Я печёнкой чувствовал, что или я выйду из заточения после этого разговора, или никогда. Разжалобить князя Ивана — дело дохлое. Оставалось идти напролом.
— А что Тверь татарам хоть кланяется, да лоб-то при этом не расшибает. Там и народ-то особый, прямей нашего ходит под татарами, не заискивают.
— Ох ты, блин горелый, — взвился князь Иван. — На кого намякиваешь? На брата моего? Много дало тверскому народишку, что князь Михаил с сынками своими перед татарами заносится? Сколько раз уж зорили они тверской край? И ещё не раз по их пределам пройдутся!
— Да ходили-то они по вашему приглашению!
— А что, прикажешь в дёсна Тверь целовать? Да коли даже б и хотел я… На Руси со времён благоверного предка нашего, Владимира Мономаха, царство ему небесное, один порядок был: бей своих, чтоб чужие боялись! И если не мы тверского князя, то он нас раком поставит. И что нам татары худого сделали? Власть Узбекова на Руси — власть законная. Дед наш, Невский, не потому ли с Батыем кумовился, что понимал — сила солому ломит, а ласковое теля двух маток сосёт? Это он завещал нам дружить с Ордой. Так с какой стати мне менять то, что дедом поставлено? Если у родственничков моих тверских тяму не хватает, понять не могут, что не время с Узбеком спорить, то Бог им судья. А по мне так лучше сперва в своей избе порядок навести и уж потом весь мир переустраивать…
Иван Данилович глубоко вздохнул, успокаиваясь, невесело усмехнулся:
— Да это всё так, на ветер говорю… Сам удивляюсь, чего тут сижу и время на тебя трачу? Давай к делу вернёмся: значит, всё ж отравили невестку мою?
— Салгар сказала, что завернуло её в одночасье, сразу после завтрака им плохо стало, а к обеду уже умерла. Да и с Тумыном странная странность приключилась, подпоили его, чтоб поутру кушанья отведать не смог. Всё одно к одному сходилось.
— А это кто такой?
— Кавгадый при княгине Агафье своего человека оставлял. Он всегда всю снедь до того как княгине подавать пробовал. Ну и, наконец, Ратибор, о котором я вечор говорил, тот, что Перуну своему нас схарчить собирался, прямо подтвердил, мол, сейчас вас всех пошинкуем, доделаем то, что в кремле не удалось!
