Две недели назад Степан, подбежав к свалившейся на крыльце Лизе, не смог привести ее в чувство и, постучавшись (никто не ответил), зашел в дом — воды взять, побрызгать на потерявшую сознание девушку. В доме он обнаружил лежащую неподвижно на полу возле окна Анну Васильевну Муромцеву. Женщина увидела в окно аргуновского старосту, бьющегося головой о мостовую, увидела, как снопом упала на ступеньки, поняв несказанное, Лиза. Не оправившийся от недавнего удара организм Муромцевой не выдержал. С Анной Васильевной случился второй удар, сердце разорвалось.
Староста Степан из друзей своих господ знал в городе только Батуриных. Он направился на Пушкинскую, привел Ольгу Павловну в дом Муромцевой на Большой Дворянской, а затем по совету доктора Ростовцева помог перевезти в квартиру Батуриной на Пушкинскую впавшую в кому Лизу.
Ольга Павловна ухаживала за девушкой, доктор Ростовцев навещал ее, приносил лекарства, и по прошествии двух недель Лиза начала понемногу приходить в себя. Она была еще слабой, и Ольга Павловна старалась не волновать ее дурными новостями. А новости были совсем плохие. Родители Лизы погибли в результате крестьянского бунта, «бессмысленного и беспощадного». Такие бунты в том трагическом году то и дело вспыхивали по деревням, в том числе и в Смоленской губернии. Вестей от Пети, находившегося на фронте, не было. Письма от Саши также уже полгода как прекратили приходить, и узнать о нем было негде: полиции больше не существовало, милиция только организовывалась. Ехать на Сахалин (у Ольги Павловны и такие мысли появлялись) также представлялось невозможным: при нынешних обстоятельствах и доехать было неосуществимо, да и на Сахалине ли сейчас Саша? Срок каторги истек в июле, он должен был перейти куда-то на поселение.
Прошло время, Лиза совсем поправилась. Но идти ей было некуда. О возвращении в Аргуново даже мысли не возникало: дом сгорел, родители погибли, там не осталось ничего, кроме ужасных воспоминаний. Пустующий дом Анны Васильевны заняло какое-то учреждение — из недавно возникших, революционных. Лизе объяснили, что дом передан на баланс новой городской власти: хозяйка умерла, в доме никто не живет. Да Лиза и не хотела этого дома — он тоже был полон воспоминаниями, а нужно было все забыть.
Ольга Павловна просила Лизу остаться с ней: вдвоем будет легче, да и не так страшно переживать смутное время. Лиза с радостью согласилась. Вдвоем легче было не только морально, но и материально. Денег у женщин не осталось, ценности, какие были у Ольги Павловны, она продала еще раньше: трудновато жить стало еще в четырнадцатом году, сразу после Сашиного ареста. Шла война, а ей требовались деньги для нотариусов, жандармов, для отправки посылок на Сахалин. Теперь продавали, меняли на еду вещи: одежду, книги, а когда удавалось — мебель. Необходимо было чем-то зарабатывать. Лиза стала за продукты давать на дому уроки музыки и иностранных языков. К ней приводили детей. Неожиданно для себя она оказалась хорошей учительницей, учеников хватало. В 1920-м иеромонах отец Игнатий, к которому Лиза ходила на исповедь, посоветовал ей поступить во Второй Московский университет, открывшийся в здании бывших женских курсов. Учиться там разрешалось заочно, а по окончании она получила бы право преподавать иностранные языки в школе. Лиза свободно владела немецким и французским, но для поступления на службу необходим был диплом. Девушка окончила университет за два года и начала преподавать в 7-й школе, старейшей в городе.
В 1921 году вернулся Петя. Лиза, открыв дверь, не сразу его узнала: худой, с мрачным взглядом, в обмотках, не очень молодой мужик с грубым, простуженным и прокуренным голосом. Пете исполнилось 25. С сестрой он не виделся почти 7 лет. О себе не рассказывал ничего вообще, по ночам кричал во сне страшное. Лиза будила его: соседи услышат. Теперь они занимали две комнаты в бывшей четырехкомнатной квартире Батуриных. В одной жила Ольга Павловна, в другой Лиза с Петей. Еще в двух комнатах жили подселенные — большая семья недавних крестьян Селивановых, перебравшаяся в город, и муж с женой Рябченковы, рабочие льнокомбината.
Шло время, Петя понемногу приходил в себя, становился спокойнее. Он поступил на математический факультет в Смоленский университет, учился заочно; Лиза устроила его учителем в ту же школу, где служила сама.
В конце 1922 года Ольга Павловна вновь начала писать запросы о Саше. Это стало возможно, потому что в ноябре Дальневосточная буржуазная республика рухнула, была образована Амурская область РСФСР. Еще через год оттуда пришел ответ на запрос Батуриной. Милицейское управление Амурской области сообщало, что Александр Батурин, бывший ссыльный, пострадавший при царизме за революционное дело, пал в борьбе за установление советской власти в Приамурье в ноябре 1922 года. Ольга Павловна, которая держалась все это время надеждой на возвращение сына, резко постарела. Ей не исполнилось еще и шестидесяти, но выглядела она старше. Лиза и Петя успокаивали ее: слишком странная эта бумага, чтобы быть правдой, слишком многое в ней не сходится. Почему «пострадал за революционное дело»? Ведь Саша был осужден по уголовному обвинению, он никогда не входил в революционные кружки. Почему «пал за установление советской власти»? И это тоже не похоже на Сашу — он мало интересовался политикой и, уж во всяком случае, не был сторонником марксизма. Возможно, бумаги перепутали, и в этой говорится об однофамильце? Писать новый запрос, однако, было опасно. Решили просто ждать и надеяться.
В том же 1923-м, через несколько месяцев после ее получения, эта бумага спасла Петю, а может быть, и Ольгу Павловну с Лизой.
Декабрьским утром, незадолго до Рождества, к Батуриной и Аргуновым пришли с обыском. Что там случилось, неизвестно. Возможно, вспомнили, что Аргуновы были владельцами богатого имения, разгромленного и сожженного революционными крестьянами. Или же показалось сомнительным социальное происхождение Батуриной. Впрочем, могло случиться и такое, что просто кому-то понадобились комнаты, которые они занимали. Ольга Павловна потом склонялась к мысли, что донесли Селивановы: семья разрасталась, в одной комнате им было, конечно, тесно.
Тот день был воскресным, все трое находились в комнате Ольги Павловны, собирались завтракать. Проводить обыск пришли тоже трое — в кожанках, с маузерами… Дверь с лестницы им открыла соседка. Вошли шумно, стуча сапогами, переговариваясь. Соседи высунулись из своих помещений посмотреть. На громкий вопрос вошедших, где проживают Батурина и Аргуновы, головы соседей повернулись в сторону жилья несчастных. Когда люди в кожанках вошли, Ольга Павловна сильно побледнела. Лиза тоже испугалась. Петя — он уже год вновь занимался любимой математикой, учил детей и как-то окреп за этот год — проявил наибольшее самообладание и находчивость. Вероятно, тут сработала свойственная ему от природы логичность мышления, способность не терять рассудка, а искать выход. Посмотрев не спеша мандат на обыск, он сказал с укоризной в голосе:
— Что же вы, товарищи, мать героя революции беспокоить вздумали?! Женщина воспитала героя, боровшегося с царизмом еще в мрачные годы, а потом отдавшего жизнь за революцию, а вы подозреваете в чем-то мать и невесту, — тут он кивнул на Лизу, — выдающегося революционера…
