Толик больше молчал, но с интересом слушал. Он же первым подал голос, как только крыша уазика скрылась под водой:
— Можно ехать.
— Ага, едем. Думаю, через неделю, пока определятся, можно будет ждать «черных» в гости. И не только их, след яркий, сюда и федералы с ментами нагрянуть могут. Сто процентов, они отслеживали телодвижения «черных». Из-за этих правозащитников, поднявших столько шуму, дело резонансным получилось. Вон в Америке чуть ли не каждую неделю в школу врывается убивец и начинает палить в детей. Так через пару дней все стихает, а тут уже вторую неделю смакуют подробности. Невесту уже в мать-героиню превратили. А похоронная процессия какая? По радио говорили, что у первого президента меньше по длине была.
— Да эти правозащитники только за деньги вой поднимают. Думаешь, им интересны эти «черные»? Проплатил кто-то, оттого и лижут, и всего делов. — Степка, с удобством устроившись на заднем сиденье уазика и покачиваясь в такт движению машины, продолжил говорить: — Отец как-то провентилировал этот вопрос, хотел пиар-акцию заказать, они это отлично умеют, но больно денег много запросили. Говорю же, не пернут, пока им не заплатят.
— Не любишь ты их, — хмыкнул я, солидарно кивнув на слова Степки.
— А кто их любит?! — удивился он.
— Ну… э-э-э… — задумался я.
— «Ну» и «э» не считаются, — насмешливо хохотнул Степка — Как я уже говорил, они чуждый для нас элемент, насаждаемый Западом. Больно уж власти им много дали.
— Да плюнь на них, собака лает — ветер носит, — отмахнулся я, продолжив: — Возвращаемся в лагерь, переодеваемся в цивильное, и в деревню, надо с мамой встретиться. Успокоить.
— Больно уж она рванула к нам быстро. Батя твой не успел остановить.
— Да он ее хотел во Францию отправить, не поехала, а тут, как назло, его в городе не было. Мама у меня умная, сразу догадалась, где мы можем быть.
— Или сперва всех родственников обзвонила.
— Ты чего, забыл? Обо мне мало кто знает.
Доехали мы без проблем. Пока парни разгружали машину, я сбегал на «холм связи» и отзвонился отцу.
— Привет. Все нормально, гостей встретили, подарков привезли кучу, очень рады. Сейчас к маме.
— Молодцы. Ждите нас. Будем через два дня, потом идем «гулять». Понял?
— Конечно, ждем, — обрадовался я. Честно говоря, ждать уже надоело. Домой хочу, к жене, к сыну. Да и друзей там немало осталось.
— Отбой.
— Пока.
Вернувшись в лагерь, я оставил на охране Толика, и мы побежали к деревушке. За последние недели эти пробежки немного подтянули Степку, и он втянулся в режим постоянных тренировок. Нет, он все еще задыхался при долгом беге и быстро уставал, но уже не хныкал и не жаловался на усталость. Прогресс.
К опушке мы подобрались осторожно: даже сейчас я продолжал обучение, как будто мы на вражеской земле.
— Оружие оставим или с собой возьмем? — выравнивая дыхание, спросил Степка.
— Кобуру сними, тут оставь, пистолет сзади за пояс, рубашку навыпуск.
— Хорошо, — кивнул он и стал снимать сбрую. Очень уж ему нравилась подмышечная кобура, вот и ходил постоянно с ней. Одеты мы были с расчетом на жизнь в глубинке. Хорошие плотные джинсы, у меня темно-синие — у Степки черные. И рубахи навыпуск, преимущественно светлых тонов. Бежевая у меня и зеленая у друга. С обувью, правда, была засада, кроме берцев, ничего с собой не взяли, вот и щеголяли в них.
— Все, убрал, — прикрыв срезанным дерном кобуру, окликнул он меня, отвлекая от наблюдения за деревней.
— Лады, идем.
Выйдя из леса, мы по мосткам направились в деревню. У крайнего дома стояла «Нива» Аркадия, во дворе суетились деревенские. Бинокля у меня с собой не было, но на зрение никогда не жаловался. Чужих не заметил.
— Аны? — с сильным кавказским акцентом поинтересовался заросший по самые глаза черной и жесткой на вид бородой мужчина в заношенном камуфляже. Опустив бинокль, он посмотрел на соседа.
— Они, — кивнул в ответ беловолосый крепыш, сжимая в руках пятнистую трубу.
— Далэко, из писталета нэ дастать. «Ксюхой» тоже можно промахнуться.
— Открыто идут по мосткам, — отрицательно покачал головой беловолосый, добавив: — Приказа убивать не было, привезти живыми.
— Аны ближе к лэсу, если из гранатомета стрелять по ходу движения, они побегут к лэсу, там мы их пэрэхватим.
— Хороший план, работаю, — привстав на колено, ответил крепыш.
— Сматры, нэ завалы, аны живые нужны.
— Ничего, я с запасом возьму…
— Севка, чего это дымит у леса? — удивленно спросил Степка, ткнув пальцем в опушку метрах в трехстах от нас. За секунду до его вопроса там что-то хлопнуло и зашипело.
Повернув голову, я тоже с недоумением посмотрел на дымящееся нечто, приближающееся к нам. Догадка пронзила через микросекунду:
— В воду! Прыгай!
Мы как раз остановились на понтоне, когда, шипя и оставляя дымный след, в нас полетела ракета.
Надо отдать Степке должное, рефлексы на командный крик не подвели. Почти одновременно со мной он перемахнул через поручни понтона. Вода сомкнулась у нас над головами, когда по ушам ударил грохот. Он почти выбил из меня сознание, но я быстро пришел в себя. Резкими гребками оттолкнувшись от торфяной грязи, кашляя, я вынырнул на поверхность. Все-таки успел хлебнуть торфяной жижи, запасов воздуха не хватило.
Рядом слышался такой же судорожный кашель и матюги в промежутках таким знакомым и родным голосом. Цепляясь за кочку, я осмотрелся. Никаких понтонов, мостиков и деревень поблизости не наблюдалось. Кроме Степки, двух цапель на соседних кочках и множества лягух ничего вокруг. Одно болото. Похоже, прыжком мы попали туда, куда надо, то есть в «окно».
— Твою ж мать! Опять!
Степка неподалеку судорожно крутил головой, соображая, где мы, и яростно тер глаза. В общем, вел себя так же, как и я в момент первого попадания.
Используя кочку как опору, я приподнялся и, притопив ее своим весом, осмотрелся. Лес был на месте.
— Степка, не трать силы, я до леса прошлый раз несколько часов добирался, — скомандовал я.
— Тьфу, какая гадость эта тина на вкус, — продолжал отплевываться Степан.
— Угу, пришел в себя?
— Да, в норме.
— Проверь оружие. Патроны у тебя, конечно, воды не боятся, но за машинкой все-таки нужно следить.
Мы достали свои пистолеты и, отряхнув их, стали думать, куда убрать от воды.
— Единственный выход — привязать к голове, — предложил Степка.
— Кроме как рубахой, больше нечем.
Снятие мокрых рубах вылилось в целую эпопею кувырканий, сопровождающихся матерными словами. Наконец мы сложили в рубахи все, что боится воды, и уложили на кочки, пусть сохнет.
