Забрались мы действительно в бурелом, зачастую приходилось протискиваться между тонкими стволами ив, но зато никого не встретили.
— Тихо. Кажется, впереди просвет.
— Смотри, те тыловики давешние, — кивнул я на отъезжавшую телегу, рядом шагали двое знакомых немцев. Битюг был тот же, с пятном на правой бабке.
— Мешков у них больше стало, заметил?
— Угу, думаю, они продовольствие этим привезли, а обратно копченую рыбу забрали. Судя по количеству немцев, рейс у них раз в неделю. Смекаешь?
— Думаешь, их неделю никто не хватится? — задумался Степка.
— Антенны не вижу, столбов с проводами тоже. Думаю, они тревожный сигнал ракетами подают. Что на счет катерка скажешь?
Лежали мы на высоком берегу, в трех метрах от нас несла свои воды безымянная речка, впереди, на открытом пространстве стояло несколько строений. У берега небольшой причал с низко сидящим в воде катером. Судя по флагу со свастикой и зачехленному пулемету на носу, использовался он как патрульный. На берегу сохла пара плоскодонок. Рядом с причалом на бревне сидел пожилой немец в галифе, белой рубашке и при подтяжках, босые ноги он купал в пробегающей мимо речке. Монотонно работая ножом, немец чистил рыбу, бросая готовую в лежавший рядом таз. Три строения, одна хата явно жилая, другие для живности. У небольшого холма, где у землянки-коптильни сушились сети, стоял другой немец, в одних штанах, и наблюдал в бинокль за излучиной реки. Всего немцев было семеро, мы посчитали их, когда они провожали тыловиков. Трое успели сесть в одну из лодок и ушли за излучину, за которой наблюдал немец с биноклем. Осталось четверо. Один с ножом у реки, второй с биноклем, третий ушел в коптильню, а четвертый возился в хате.
— Клевый катер. Заметил, у него мотор поднимается? Можно на скорости проскакивать труднопроходимые участки. Для болот создан.
— Думаешь? — с сомнением спросил я.
— Мы гонки на болотах устраивали. В Луизиане, когда гостили у родственников в Орлеане. Я там на разные моторки насмотрелся, знаю, что говорю.
— Тебе виднее. Пошли, они сейчас расслаблены. Работаем вдвоем. У того, что с биноклем, пистолет в кобуре, видимо, командир, остальные безоружные. Значит, оружие в хате, берем сперва ее, одновременно снимая командира. Потом грузим весь хабар в катер и сваливаем… О, не забыть бы еще одну плоскодонку взять и весла с шестами.
— Зачем? — поинтересовался Степка, мандража я у него не заметил, видимо, действительно просто интересовался.
— Ты к «окну» на катере доберешься?
— Нет, конечно.
— Вот и я о чем. Катер спрячем, вернее, замаскируем, а к нужному месту на лодке, весла там бесполезны, так что шестами поработаем. Попробуй найди нас в этих протоках и болотах, в лабиринте и то легче.
— Ну че, пошли, а то жрать охота? Все-таки больше суток не емши.
— Пошли, забираем к полю, там трава высокая, по-пластунски подберемся.
— Хорошо, что у них собак нету, тогда бы без шансов.
— Согласен… Все, идем.
Раздвигая траву рукой с зажатым в ней пистолетом, я осторожно полз по полю в сторону построек. Сзади пыхтел Степка.
— Ты чего? — уткнувшись в подошву моих берцев, прошипел Степан.
— Собака.
— Что — собака?
— Собака есть, — тоже зашипел я.
Мы подползли к открытому месту. До построек осталось метров сорок открытого для всех взглядов пространства с недавно скошенной травой, и подобраться незамеченными было уже проблематично. С нашего пункта наблюдения не было видно, что тут поработали косой. Однако сейчас нам это сыграло только на руку: собачья конура, до этого скрытая от взглядов частью небольшого сарая, стала видна.
На самом солнцепеке, расстелив длинную цепь, лежал огромный кабыздох, лениво шевеливший большими ушами, отгоняя мух и слепней.
Обползший меня справа Степка тоже аккуратно раздвинул стебли травы и осторожно выглянул.
— Храпит, — пробормотал он.
— Да? Мне показалось, звуки идут с противоположной стороны, — несколько иронично хмыкнул я.
Прислушавшись, Степка кивнул:
— Действительно. Похоже, объелся.
— Псина старая, видишь, шерсть клочками? А насчет обожрался, ты прав, пузо надутое. Сейчас вскакиваем и одновременно бежим к сараю, он нас скроет от всех взглядов.
— А псина?
— Ее теперь хрен разбудишь, из пушки если только, у деда такой же… Ладно, риск, как пишут в некрологах, благородное дело. Ну что, на раз-два-три?
— Давай! — азартно кивнул Степка.
— Раз-два… три! — прошипел я, вскакивая.
Одновременно поднявшись, мы сломя голову помчались к ближайшей постройке. Перепрыгнув небольшой стог, я домчался до тени сарая и прижался к бревенчатой стене, успокаивая дыхание и громко, как мне казалось, бьющееся сердце. Рядом сипел Степка.
— Ну что, начинаем?
Молча кивнув, Степка взял пистолет наизготовку. Осмотрев его, я тихо спросил:
— Все помнишь? Я бегу в дом и беру на себя солдата. Твои — командир и этот чистильщик у реки. Четвертого, если успею, возьму на себя, а ты подстрахуй.
— Все помню, давай, а то у меня, кажется, мандраж начинается.
Молча кивнув, я осторожно выглянул и прикинул места нахождения немцев. Если чистильщик продолжал свое монотонное занятие, то командира не было видно, и только по скрипнувшей дверце туалета понял, что он засел в «зале заседаний». Коптильщик за время нашего движения успел сходить к чистильщику, забрать таз с рыбой и, вернувшись к столу, начал заготавливать ее, натирая солью и специями. Четвертого не было видно.
Быстрым шепотом описав местонахождение каждого фрица, я поймал немного испуганный взгляд Степки и, ободряюще кивнув, взял низкий старт.
Гитлеровцы расслабились, это было видно по их отношению к личной безопасности. А кого тут бояться? Русские далеко, местное население благонадежное. Они, наверное, такого слова, как «партизан», и не знали. Лафа, а не служба. Удивляло только присутствие пистолета у командира, но это можно отнести к их менталитету. Уставник наверняка. Остальные расслабились, а этот еще держится.
— Вас?.. Алярм!.. — закричал не вовремя обернувшийся чистильщик.
Сухо и несколько неожиданно щелкнул выстрел «бересты», и немец умолк на полуслове. Молодец, Степка, не зря сотню патронов извел на нашем «стрельбище» у лагеря. Меня несколько напрягала мысль, что ему может не хватить силы воли выстрелить в живого человека, но я не принял в расчет то, что он голодный. Я и сам в момент сильного голода становлюсь неуправляемым и зашибить кого угодно могу, что уж о Степке говорить? Он тоже такой.
От сарая до открытой двери дома, хотя правильнее назвать его хатой, расстояние было метров тридцать, которые я преодолел за пару секунд. Чтобы не впускать в хату всякую летающую живность, дверной проем был завешен слегка засаленной материей вроде простыни. Ее-то я и снес, влетев в сени, это и сыграло со мной злую шутку. Я не учел, что хата на каменном фундаменте и стоит довольно высоко. Почему так построили, не знаю, может, боялись паводков, но сразу за дверью были ступени, о которые я благополучно споткнулся.
