Но вот что ее все-таки тревожит – это что мистер Первый ни разу не упоминал о втором сегодняшнем визитере. Потому, припомнив вспышки выстрелов и упавшего на колени старика Парсона, Грэйси падает ничком и отползает в укрытие за длинным плоским камнем. Она плохо представляет, кто это приближается, но уверена, что шаги могут нести угрозу.
И она совершенно ошарашена, увидев и узнав Велму Рэнси, второкурсницу с ее факультета. Грэйси понятия не имеет, что могло привести сюда девочку, тем более в таком странном наряде – пыльно-голубом костюме с белой панамой. К тому же в руках девочка, как священную реликвию, несет залитый кровью ящик для сигар. И рука у нее страшно поранена…
Велма приближается к стене густого тумана в конце каньона, что-то щелкает как хлыст, и туман, заклубившись в одном месте, утекает, словно грязная вода в сток раковины, открывая…
Там ничего нет. Ни Моны, ни человеческих фигур – ничего. Пустой тупик футов шестидесяти в ширину… и, на грани слышимости, тихий звук флейты.
Пустота не смущает Велму, шагающую прямо вперед с окровавленным ящичком в вытянутых руках. Наконец в точке, ничем не примечательной для невооруженного глаза, девочка останавливается.
Тишина. А потом каньон наполняется тихим низким гудением, таким глубоким, что ухо Грэйси с трудом улавливает звук: будто тысячи йогов тихо бормочут мантру «Ом», и гул нарастает, выравнивается, пока не начинает отдаваться вибрацией в тканях за глазами.
Этот звук Грэйси знаком: такой издает мистер Первый, желая пообщаться. Сам гул не несет никакого смысла – просто возникает, может быть, случайно, когда заговаривает Первый.
– Прекрати это, – не своим голосом произносит Велма: слова невнятны, неоформлены, будто речь глухой. – Раз я застрял в этом сосуде и говорю из него, ты должен так же.
Басовое гудение чуть усиливается. У Грэйси на глазах выступают слезы.
– Нет, – произносит Велма. – Не стану слушать. Говори как я. Так будет честно.
Гул сходит на нет. Что-то невидимое сдвигается в каньоне, рассыпаются засыпавшие землю камешки, словно по ним переступили две невидимые великанские ноги.
И голос. Как будто огромные валуны трутся друг о друга.
ХМ-М.
Грэйси потрясена. Она и не знала, что он может говорить, если захочет.
– Не слишком приятно, – произносит Велма, – говорить таким способом.
Снова сдвигается осыпь. У МЕНЯ МАЛО ОПЫТА В ЭТОМ ДЕЛЕ, задумчиво выговаривает мощный голос, НО ПОКА ЧТО Я НЕ НАХОЖУ В НЕМ НИЧЕГО УЖАСНОГО.
– Где тебе, – огрызается Велма. – По-твоему, всегда «ничего ужасного». Тебе никогда не приходилось бороться.
Молчание.
– Ты меня знаешь? – спрашивает Велма.
ЗНАЮ, отвечает голос, ЧТО ТЫ МНЕ СРОДНИ.
– А мое имя?
Молчание.
– Не знаешь, – итожит Велма. – Тебе мало что неизвестно. Но, среди прочего, я…
ТЫ, КОНЕЧНО, ЗНАЕШЬ МНОГОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ МНЕ, выговаривает голос.
– Перестань! – взвизгивает Велма. – Брось эту…
РАССУДИТЕЛЬНОСТЬ?
– Помолчи! Ты что, не понимаешь, как опозорился?
ЧЕГО МНЕ СТЫДИТЬСЯ?
– Того, что сегодня ты умрешь. И даже не узнаешь, как звали убившего тебя. Никто из них не узнал. Они даже не знали, что я рядом.
ОНИ?
– Да. Я убил Веринджера. И Мэйси. Нашел способ. – В голосе Велмы блаженное, злобное безумие. – Ради Матери. Она бы этого хотела. Был другой путь. Ты о нем не знал, не заметил. Не такое уж ты совершенство. Не понимаю, за что она тебя так любила.
Голос вздыхает. БОЮСЬ, Я ДОЛЖЕН ТЕБЕ СКАЗАТЬ, ЧТО ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЕМ ГОВОРИШЬ.
– Заткнись, – рычит Велма. – Ты всегда уводил ее от меня. Она всегда обо мне забывала! Стоило мне оказаться с ней, развлечь ее красотой, изяществом, чудесами, как появлялся ты и все портил! Ты никогда не давал ей полюбить меня.
ИЗЯЩЕСТВОМ… повторяет голос. КАЖЕТСЯ, Я ТЕБЯ ВСПОМИНАЮ, МАЛЫШ… ЕЕ СЛУГА?
– Я был не просто слугой, – визжит Велма. – Она меня любила! Любила бы сильнее, если бы не ты! А ты не заслужил ее любви! Ты даже не был… не был Первым. Ты это знаешь? Вовсе не тебя она создала первым. Был один и до тебя, неудачный. Больше и сильнее тебя. Знаешь?
ДА, вздыхает голос. ЗНАЮ.
Велма ошарашена.
– Ты… знаешь?
ДА, ДАВНО УЗНАЛ. И СМИРИЛСЯ С ЭТИМ.
– Как… как ты мог? Знал, и тебе было все равно? – кричит Велма.
У НИХ ЗДЕСЬ ЕСТЬ ХОРОШАЯ ПОГОВОРКА, объясняет голос. ЗВУЧИТ ТАК: ЧТО ЗНАЕШЬ, ТОГО НЕ ПОЧИТАЕШЬ.
– При чем тут это? – Голос Велмы переходит в скрежет.
ЭТО ЗНАЧИТ – КОГДА ТЫ ЧТО-ТО УЗНАЕШЬ – ВСЕ РАВНО ЧТО, ТЫ УЖЕ МЕНЬШЕ ЭТОГО ЖЕЛАЕШЬ. И ЕСЛИ ТЫ, БРАТ, ЖЕЛАЛ МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ, Я БЫ ПЕРЕДАЛ ЕЕ ТЕБЕ, ПОТОМУ ЧТО, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, СЫТ ЕЮ ПО ГОРЛО.
– Что? – едва не задыхается Велма. – Как ты… смеешь! Как ты смеешь… кощунствовать! Ты готов отказаться от блаженства?! – Велма плюется слюной, не находя слов. – Ты не заслуживаешь жизни! И я об этом позабочусь, я тебя убью. Он здесь, знаешь? Дикарь в Винке. Почему бы мне… я тебе просто покажу.
Велма откидывает крышку ящичка и резко встряхивает его.
Что-то маленькое, округлое, белое, взлетает в воздух посреди каньона.
И застывает в воздухе, словно подхваченное невидимой ладонью.
Замирает все. Велма, подавшись вперед, жадно ждет… чего-то. Но ничего не происходит. Круглая вещица – она похожа на череп – медленно поднимается, словно кто-то подносит ее к невидимым глазам.
С ЭТИМИ ТОТЕМАМИ ОДНА БЕДА, произносит голос. ОНИ ОДНОРАЗОВЫЕ.
– Что? – запинается Велма.
КОГДА ИХ ИСПОЛЬЗОВАЛИ ПО НАЗНАЧЕНИЮ, ВСЕ РАВНО С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ – В ДАННОМ СЛУЧАЕ, КАК Я ПОНИМАЮ, ДЛЯ ВЫЗОВА ДИКАРЯ, – БОЛЬШЕ ОНИ НИ НА ЧТО НЕ ГОДНЫ. ВРОДЕ ОДНОРАЗОВОГО БИЛЕТА. ВПРОЧЕМ, ОТКУДА ТЕБЕ ЗНАТЬ О БИЛЕТАХ.
– Нет, – твердит Велма, – нет. Не верю. Кто мог им воспользоваться до меня?
ТА ДЕВУШКА, отвечает голос. КТО ЖЕ ЕЩЕ?
– Так он… убил ее вместо тебя? – недоумевает Велма.
О НЕТ. ЕЕ ОН ОСТАВИЛ В ЖИВЫХ. ОНА – ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ.
Велма роняет ящичек.
– Так не честно! Не честно! Почему все всегда выходит по-твоему?
ПРОСТИ. Я НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТЕБЯ ЭТО ТАК ОБИЖАЕТ.
– Знал. Не ври, ты знал!
Голос Велмы ломается от боли. Хуже нет, чем встретить понимание и сочувствие во враге.
ТЫ ЗНАЕШЬ, НОСИТЕЛЯ ИЗ НЕЕ НЕ ВЫЙДЕТ. С ЕЕ ПОМОЩЬЮ МАТЕРИ НЕ ВЕРНУТЬ.
– Это ты так думаешь, – с пугающим спокойствием отвечает Велма.
Я ЭТО ЗНАЮ.
