– Да ну?
– Да. – Парсон достает маленькую карточную колоду. – Я записал несколько любимых слов и определений. – Он дрожащей рукой протягивает ей карты. – Пожалуйста, просмотрите их. Потом.
Ошеломленная Мона принимает колоду и рассматривает верхнюю карту. На ней надпись:
qqqКОТ
qqq(сущ.)
Мелкое домашнее плотоядное, Felis domestica, или F. catus, выведено множество забавных пушистых разновидностей.
– Какого?… – изумляется Мона.
– Пожалуйста, храните их в надежном месте, – просит старик. – Они очень важны для меня. Никому их не показывайте. Именно никому.
– Вы это серьезно?
– Очень.
– Хорошо. Наверное, так и сделаю. – Она убирает колоду в карман.
– Спасибо. – Откинувшись назад, склонив голову к плечу, он, кажется, прислушивается к голосу радио. – Хотите рассказ?
– Какой рассказ?
– Сказку. Притчу.
Мона пожимает плечами.
– Там о многом говорится. О семье. О пути. И о доме. Думается, вам будет весьма интересно. Я много об этом думаю, каждый день.
Старик буравит ее глазами, и Моне в первый раз видится в них подлинный ужас. С таким взглядом поднимаются на эшафот, а не рассказывают сказки в разорившемся мотеле.
– Готовы? – спрашивает старик.
Мона снова пожимает плечами.
Парсон откашливается, глубоко вздыхает и начинает:
– Однажды давным-давно очень-очень далеко отсюда росло большое зеленое дерево с крупными сильными ветвями. Дерево тянулось высоко в небо. Утром его листья щекотали брюшко солнцу, а ночами касались самых звезд. А между ветвями на самом-самом верху свила гнездо большая счастливая птица.
– О, как я буду счастлива, когда обзаведусь детьми! – говорила птица. Она трудилась и трудилась над гнездом, а когда все было готово, отложила в середине одно яйцо. Яйцо было очень большим, и она высиживала его, высиживала, а когда яйцо наконец проклюнулось…
Родился ее первый птенец.
Но птица-мать была недовольна своим ребенком. Потому что, хотя птенец был велик – даже очень велик, – он не оказался ни хорошеньким, ни умным, ни изящным – уродливая, гадкая, злобная тварь. Это потому, что птица-мать непривычна была создавать детей, и она поняла, что ей надо учиться. Черновой набросок вышел до того, как начался настоящий труд.
– Извини, – сказала птица-мать своему малышу, – но я не смогу тебя оставить.
И однажды ночью она выбросила спящего птенца из гнезда, и тот, кувыркаясь, скрылся среди листвы.
Такова природа.
Но птица-мать многому научилась на первом яйце и сделала новую попытку. На сей раз она отложила не одно яйцо, а целых пять. И новые малыши вышли куда мельче и красивее, чем первый, и у каждого был свой талант.
Птенец, проклюнувшийся первым, обладал даром проницательности и видел далеко-далеко, даже то, что скрыто от обычных глаз.
Второй птенец был наделен большой мудростью и отличал глупость от истины даже тогда, когда все их путали.
Третий владел даром надежды, и рядом с ним все видели свое будущее в розовом свете.
Четвертый был толковым и деловитым, он составлял тонкие планы и хитроумные замыслы там, где другие птицы не знали, что делать.
А пятый птенец был неимоверно сильным и страшным и умел справиться с любым врагом и любым препятствием.
Птица-мать так обрадовалась, что отложила множество яиц, и из них вылупилось еще множество птенцов, но все они были много младше первых пяти и мало знали широкий мир.
Однако скоро на дереве стало так много птиц, что оно начало клониться под их тяжестью. Чем больше выводилось маленьких птиц, тем ниже оно клонилось и однажды – возможно, довольно скоро – должно было сломаться под их весом. Птица-мать поняла, что надо искать новое место для жизни.
И однажды она сказала своим птенцам:
– Ждите меня здесь. Пусть, пока меня нет, младшие повинуются старшим, и никто из вас не причинит зла ни друг другу и никому другому. Тогда с вами не случится никакой беды и вы снова увидите меня.
И все птенцы согласились, и плакали, когда мать улетела.
Они ждали и ждали, тревожились день и ночь. А однажды ночью в небесах разразилась страшная гроза, и казалось, ветер вот-вот сломит дерево. И тогда они увидели на горизонте светлую точку: это была птица-мать, возвращавшаяся к детям, но выглядела она усталой, слабой и измученной.
Когда она села на дерево, ствол затрещал, заскрипел, застонал. Все поняли, что долго он не выдержит.
– Забирайтесь все ко мне на спину, – сказала детям птица-мать. – Кто может, захватите с собой непроклюнувшиеся яйца.
– Куда же мы летим? – спросили птенцы.
– В тихое, безопасное место далеко отсюда, – отвечала она.
И вот все они сгрудились на спине у матери, и она рванулась в небеса. Ее толчок стал для дерева последней соломинкой: с громким треском ствол развалился, теряя ветви.
Все птенцы смотрели, как гибнет их дом. Но второй по старшинству птенец заметил и другое. Не летит ли за ними еще одна птица, взмахивая крыльями под ливнем? Невозможно, ведь не бывает птиц таких огромных, мерзких, уродливых и злобных на вид.
И вот они поднялись в ночное небо, где было темно, и маленькие птенцы испугались.
– Далеко ли еще, мама? – спрашивали они птицу, уносящую их в ночь.
– Нет, – отвечала она, – недалеко.
Но голос ее был слаб, как шепот, и при каждом взмахе крыльев у нее клокотало в груди.
Вскоре они увидели новый дом – то было не дерево, а огромная древняя гора. Птица опустилась на вершину, но не плавно, а тяжело упала наземь, и все же птенцы были спасены.
Все они слезли и оглянулись на свою мать. Та стала серой от слабости, она распадалась, как распалось их дерево. Полет погубил ее.
– Она умрет, – сказал старший птенец, провидевший многое.
– Она уже умирает, – уточнил второй, мудрый.
– Правда, – шепнула им мать, – я умираю.
И все птенцы зарыдали при этих словах.
Тогда она снова сказала им: оставайтесь здесь и ждите меня. Пусть каждый, пока меня нет, повинуется тому, кто старше, и пусть никто не причинит вреда ни друг другу, ни кому бы то ни было еще. Если послушаетесь, не погибнете, и не узнаете беды, и снова увидите меня.
Потом она умерла, ветер разнес ее перья, и ничего не осталось.
– Когда-нибудь она вернется, – сказал третий птенец, тот, что умел надеяться.
– Кто тебе поверит? – возразил четвертый, деловитый. – Она ушла, ушла навсегда.
