– Вы что творите? – негромко спрашивает она.
– Встаньте, – приказывает Мона, снова направляя оружие на миссис Бенджамин. – И отойдите от него.
Миссис Бенджамин прожигает ее взглядом. Радио все еще пытается работать: один динамик висит на радужном пучке проводков, и «Сыновья пионеров», заикаясь и захлебываясь, заканчивают песню.
– Леди, – предупреждает Мона, – второй раз я не промахнусь.
Миссис Бенджамин медленно выпрямляется и отступает от Парсона. Сверкнув глазами, спрашивает Мону:
– Вы что здесь делаете?
– Спрошу о том же у вас.
Старуха фыркает:
– Пришла по личному делу.
– И я тоже.
– И ваша беседа привела вот к этому? – язвительно интересуется миссис Бенджамин. – Сомневаюсь.
– Чтоб мне провалиться, если знаю, отчего это с ним.
Кажется, это заявление несколько тревожит женщину.
– О чем он с вами говорил?
– Вы не в своем уме, если вообразили, что я вам скажу.
– Это почему же? – оскорбляется миссис Бенджамин.
– Ну, прежде всего, вы сейчас… – Мона мнется, ей не хочется произносить вслух нелепое слово «швырнули», – вы на меня напали.
– Я не напала, дорогуша, – возражает миссис Бенджамин с хладнокровием, неестественным для человека, смотрящего в ствол пистолета. – Я просто отодвинула вас на безопасное расстояние.
– Да-да, – подтверждает Мона. – Со скоростью сорок миль в час. Черт меня побери, если понимаю, каким образом. Но хуже того…
– Что хуже?
– Вы со мной что-то сделали, – тихо говорит Мона. – С моей головой.
– С головой? – сообразив, о чем она, миссис Бенджамин восторженно хохочет. – Вы о зеркалах, милочка?
– Да, – подтверждает Мона, – и ни хрена смешного не вижу.
– Да ведь в зеркалах ничего такого нет, – объясняет старуха. – Во всяком случае, в тех зеркалах. Они вас в самом деле так напугали? Зеркала – это просто… вроде проверки. Вы ее прошли. Разве вы не рады, дорогая?
– Нет, – твердо заявляет Мона. – Они со мной что-то сделали. Я уверена. С тех пор… с тех пор я вижу всякое, чего не желаю видеть.
Веселье стекает с лица миссис Бенджамин. В желтом свете лампочки видна каждая морщинка и блеск глаз, слишком глубоко утонувших в глазницах. Мона не в первый раз задумывается, сколько же лет этой старухе.
– Вы видите то, что есть, – говорит та. – Есть на самом деле. И зеркала тут ни при чем, Мона Брайт. Сдается мне, изменение, позволившее вам видеть то, что вы видите, произошло намного, намного раньше.
Мона опускает пистолет – совсем чуть-чуть.
– Что вы за люди такие? – тихо спрашивает она.
Миссис Бенджамин улыбается, тихо хихикает. Во рту у нее розовые курганы десен, увенчанные крошками грязно-бурых зубов. Она обрывает смешок, но продолжает улыбаться.
– Что с ним случилось? – спрашивает она. – Рассказывайте. Сейчас же.
– Мы просто разговаривали.
– О чем?
– О разной чепухе. Сама не знаю. История…
– История? Он рассказывал или вы?
– Он. Рассказал какую-то сказку про птицу, унесшую своих детей…
– Что? – вскидывается миссис Бенджамин. – Детей?
Мона не без удовольствия видит, что старуха растеряна не меньше нее.
– Он рассказал, как птица уносила своих птенцов в безопасное место. – Мона сама чувствует, как нелепо это звучит. – А потом вдруг… его прихватило.
Миссис Бенджамин ворочает сказанное в голове. Тихо ахает и тянет:
– О-о… – затем с горестным вздохом оборачивается к Парсону, качает головой. – О, теперь понятно. Ты хотел ей рассказать, – обращается она к старику. – Но это не для рассказов, старый.
– Вы о чем?
– Есть вещи, которые нам обсуждать не дозволено, милая, – объясняет миссис Бенджамин.
– Он мне так и сказал. Миллион раз повторил, чтоб его.
– Ну вот. Он попытался обойти правила. Но эти правила не обойдешь. Он поплатился.
Мона окончательно опускает пистолет.
– Это с ним из-за… сказки?
Ей не верится – трудно представить, что старик, как на высоковольтное ограждение, напоролся на какую-то ментальную преграду.
Миссис Парсон склоняется над Парсоном, поднимает его на руки и направляется к кушетке.
– Прочь, – бросает она Моне, и та отодвигается, только потом заметив, что миссис Бенджамин как будто вовсе не тяготит вес взрослого мужчины.
Она смотрит, как старуха кладет Парсона на диван.
– Что с ним будет?
– Не знаю, – отвечает миссис Бенджамин. – Никогда не видела, чтобы кто-то пытался рассказать о не предназначенном для обсуждения. Есть правила, понимаете ли.
– Не понимаю. Он умрет?
Миссис Бенджамин хохочет.
– Ох, какая же вы душечка!
Приглядевшись к Моне, она становится серьезной.
– Чего я не понимаю, это с какой стати он вам рассказывал такие вещи? Это не для вас, дорогуша. Нам это очень вредно. Мы чувствительны к подобным вещам, понимаете?
– Совершенно не понимаю, о чем речь, – возражает Мона. – И ни черта не понимаю, на что он намекал. Для меня это полная бессмыслица.
Миссис Бенджамин долго вглядывается в лицо Моны.
– Он хотел, чтобы вы что-то сделали, да? Он вам доверился. Не представляю, с какой стати, но поверил. У него имелись… м-м… намерения. Очень возможно, он даже знал, что с ним случится.
Старуха снова смотрит на Парсона, лежащего без чувств, с разинутым ртом.
– А вы знаете, милая, – рассеянно продолжает она, – что я могла бы вас убить? Оторвать голову или выпотрошить голыми руками. Это, знаете ли, дозволено. Вы нездешняя.
– Я бы вас свалила, не подпустив, – говорит Мона, медленно пятясь.
– Хм… – тянет миссис Бенджамин. – Нет. Сомнительно. Весьма сомнительно. Однако, – хмуро добавляет она, – я не буду. Он что-то затевал. Он что-то знал. Возможно, что-то, неизвестное мне. Парсон всегда был большим мастером насчет узнавать всякое. Так что я вас не трону. Пока. – Она снова подхватывает Парсона на руки. Тот, похоже, для нее легче перышка. Старуха направляется к открытой двери.
– Куда вы его несете? – спрашивает Мона.
– К себе домой, там безопаснее, – через плечо бросает миссис Бенджамин.
– Почему там безопаснее, чем здесь?
– Потому что там буду я, глупышка, – отвечает миссис Бенджамин. – Впрочем, может быть, нигде уже не безопасно. На вашем месте – я не вы, но будь я вами – я бы не совалась наружу в эту ночь. Понимаю, у вас могут быть важные дела, но, уверяю, они подождут до утра. Как знать, что там, за дверями, кроме нас. Даже я не знаю.
