— Оль, не говори так… — тихо вздохнул Димка, снова разливая водку по рюмкам. — Нельзя нам с тобой раскисать да о счастье рассуждать — было, не было… нам еще Маечку поднимать надо. Но сейчас уже не страшно, сейчас нам бог помощь послал, видно. В твоем лице, Марта, послал… Ну давай, за тебя, что ли… Спасибо тебе!
— Да ну… — отмахнулась Марта, поднимая свою рюмку. — Я ж объясняю, что мне это больше надо, чем вам, какая из меня божья помощь…
— Не скажи, не скажи! — опрокинув в себя водку, повертел головой Димка. Потом вдруг задумался на мгновение, глянул на Олю и вдруг произнес решительно: — А знаешь, мы ведь Маечку так и не окрестили пока! Вот после операции и окрестим… А ты будешь крестной матерью! Согласна? Иль как?
— Ой, Димка, молодец, — тихо произнесла Оля. — Какой же ты молодец, Димка… А мне как-то в голову не пришло… Да, Марта, мы тебе предлагаем быть крестной матерью для нашей Маечки… Если ты согласна, конечно…
— Конечно… Конечно, я согласна! Нет, не так… Я счастлива, правда… Спасибо, ребята… Я буду хорошей крестной матерью, обещаю. Я буду очень стараться… И буду любить Маечку!
Она не договорила, заплакала вдруг. Слезы как-то бурно обрушились из глаз, бежали по щекам, капали в тарелку с картошкой. Казалось, они вовсе не соленые на вкус, а чистые, как родниковая вода.
— Ну ладно, ладно, чего ревешь-то… — смущенно пробормотал Димка, а Оля протянула ей салфетку и тоже глядела виновато и немного смущенно.
Марта всхлипнула громко, взяла из Олиных рук салфетку и вдруг проговорила неожиданно для себя:
— А я… Я ведь чуть не умерла сегодня… Так жить не хотелось… Теперь вспоминаю, и мне стыдно! Еще бы немного, и…
— Ну, это ты брось! — решительно хлопнул ладонью об стол Димка. — Еще чего удумала, смотри-ка! Нельзя это, и думать даже нельзя! Всегда надо надеяться на лучшее! Знаешь, я недавно где-то очень интересную фразу вычитал… Погоди, сейчас вспомню… Как же это… А, вот! У человека самым счастливым бывает то время, которое им еще не прожито… Хорошо сказано, правда?
— А ты, Димка, философом стал, я смотрю, — благодарно улыбнулась Марта, утирая с лица остатки слез.
Оля, тихо рассмеявшись, махнула рукой, ответила за Димку:
— Ой, и не говори, в самую точку попала… Он ведь и впрямь в последние годы эзотерическими книжками увлекся, читает все подряд напропалую…
— Да какая там эзотерика, просто жизнь, — проворчал Димка, снова потянувшись к бутылке. — Давайте за жизнь и выпьем, чего ж на трезвую голову философствовать-то?
— Ну все, теперь не остановишь, — наклонившись к уху Марты, прошептала Оля. — Теперь лучше его не перебивать, а то обидится.
Марта и не собиралась Димку перебивать. Наоборот, приготовилась слушать, отодвинув тарелку и сложив локти на стол. Водка в организме делала свое дело, тело расслабилось, ушло напряжение, и в голове образовалась теплая приятная пустота. А Димка говорил, говорил что-то… Она и не вслушивалась особо. Потом вдруг стало интересно — что такое он там говорит?
— …Но ведь каждый из нас приходит в этот мир с одной-единственной целью — превратить свое плохое в хорошее… Чем больше в тебе плохого, тем сложнее твоя жизненная задача…
Хм… Если это и впрямь так, как говорит Димка, тогда ее жизненная задача и вовсе невыполнима, наверное… Потому что ее собственное «плохое» столько за всю жизнь всяких дурных дел наворочало, что в «хорошее» уже и не перелопатить!
Но Димка вроде уже о другом рассуждает:
— …Да, трудно научиться просить прощения и прощать. Очень трудно. Это ведь целая наука, между прочим! Некоторым так и не удается за всю жизнь прощения попросить — не могут просто… И уж тем более прощать не умеют. А вы, девчонки, обе сумели, стало быть, эту науку освоить. И ты, Марта, нынче можешь объявить себя победительницей, и я очень этому рад! Помогать от сердца не у каждого получается, тем более чтобы от себя что-то оторвать… А уж принять помощь от сердца — это вообще для многих проблема, потому что не умеют сбросить с себя гордыню. Этого добра ведь у всех полно, гордыни-то. И помогают с гордыней, и помощь принимают с еще большей гордыней… А чтобы без нее обойтись — это нет… Этому еще учиться надо…
— Нет, ну ты видишь? — тихо спросила Оля, глянув на Марту. — Целую философию на пустом месте развел, не переслушаешь!
— А ведь он прав, Оль, — качнула головой в Димкину сторону Марта. — Во многих вещах прав…
Димка после ее слов ободрился, спросил с надеждой:
— Ты меня понимаешь, да? Правда, понимаешь?
— Понимаю, Дим… Особенно про плохое и хорошее понимаю. Да, это правильно, это так и есть — плохое надо превратить в хорошее, ошибки надо исправить… В этом цель жизни и состоит…
— Ну да, ну да, — согласно закивал Димка. Потом глянул на Олю и произнес с хитрой улыбкой: — А вот некоторым, здесь присутствующим, даже исправлять ничего не надо! У них этого хорошего — просто девать некуда… Хоть на базар выноси да торгуй этим хорошим по рублю ведро!
— Димка, ну чего говоришь-то? — вдруг возмутилась Оля, нахмурив брови. — Совсем, что ли, с ума сошел? Куда тебя понесло?
— А что я такого сказал? — удивленно моргнул Димка. — Чего рассердилась-то?
— А то и сказал… Если твоей философии следовать, то мне уже и делать больше нечего в этой жизни, и помирать пора? Моя задача выполнена, ничего плохого во мне не осталось, только одно хорошее?
— Да типун тебе на язык, Олька… Ты же все неправильно поняла!
— Да все я правильно поняла! Не хочу я помирать, я еще жить хочу! Мне еще Маечку поднимать надо!
Марта засмеялась тихо, потом так же тихо произнесла:
— И я тоже хочу жить… И мне Маечку поднимать!
То ли от выпитой водки, то ли от всего этого философского разговора, но с ней вдруг стало происходить что-то странное. Будто почувствовала легкий удар по затылку и ткнулась лбом во что-то твердое… И показалось на миг — сыплются перед глазами осколки. Много-много блестящих осколков…
Что это? Неужели то самое кривое зеркало вдруг разбилось, в которое она смотрела всю жизнь? А за зеркалом — другая жизнь. Вот эта самая, которая здесь и сейчас, на этой кухне. Олина жизнь. Димкина жизнь. Теперь, стало быть, и ее жизнь в какой-то степени… И она теперь часть этого живого муравейника в старой однокомнатной квартире, где места мало, а любви много. И ворчливая Наталья Петровна, и Маечка, и счастливый хмельной разговор на кухне — тоже ее жизнь. И как там давеча сказал Димка? У человека самым счастливым бывает то время, которое им еще не прожито? Да, очень хорошо сказал. Очень правильно.
— Ты чего, Марта? Плохо тебе? Вдруг побледнела вся, как полотно… — услышала она испуганный Олин голос.
Марта подняла глаза. Димка тоже смотрел на нее встревоженно. И она улыбнулась им обоим, и вздохнула счастливо, и тихо проговорила на выдохе:
— Какое счастье, что вы у меня есть, ребята… Какое же это счастье, если б вы только знали!
