— Видела вас вчера в шоу, — сообщила тетушка, распечатывая бледно-голубой бланк. — Что-то быстро ваша любовная лодка разбилась.
Над головой Макса проплыла одинокая искра. Я заметила, что его правая рука сжалась в кулак и разжалась.
— Бывает… — сказала я.
Тишина была слишком уж давящей. Тетушка вынула бланк из пасти принтера и сказала:
— Вы уверены, что не хотите сохранить семью? Возможно, консультация с семейным психологом может помочь.
— Нет, — негромко сказал Макс, и к искре присоединились еще три. — Мы уже приняли решение, спасибо.
— Очень жаль, — вздохнула тетушка, и мне вдруг показалось, что она в самом деле обеспокоена и с трудом сдерживает печаль по поводу нашего развода. Возможно, она просто была доброй и отзывчивой женщиной и, конечно, не знала, что именно послужило причиной нашей разлуки. — Тогда подпишите свидетельство.
Мы послушно поставили подписи, и тетушка снова покачала головой.
— Жаль, очень жаль…
Не помню, как мы вышли из отдела и как оказались на улице. Кажется, у меня ноги подкашивались, как на приеме у врача, который говорит, что ты смертельно болен и нужна операция. Вот операция и произошла, нас с Максом разделили. Господи, я ведь не любила его так, как любят настоящей любовью, но сейчас мне было больно дышать. Макс осторожно обнял меня, и мы медленно спустились по лестнице. Мимо пролетали машины, столичная жизнь шла своим чередом, и никому не было дела до нас и до наших чувств. Макс махнул рукой, и рядом с нами сразу же остановился желтый жук такси.
— Нам надо отдохнуть, — сказал Макс, открывая передо мной дверь. — Я снял номер на окраине.
Хостел, в котором Макс снял номер, действительно находился на окраине. Из окон были видны бескрайние поля и нитка шоссе, тонувшая в осенней траве. Администратор, дремавший за стойкой, удивленно приподнял левую бровь, посмотрев на меня. Должно быть, сюда не привозят прилично одетых дам. Макс расписался в журнале регистрации, взял ключ, и мы почти бегом пошли в номер.
Мне казалось, что мы будем целоваться вечно. Что никакая сила не заставит нас оторваться друг от друга. Все было, словно в первый раз, словно мы оба невинны и чисты, и в мире не существует никого, кроме нас и волны тепла, которая захлестнула и повлекла куда-то прочь.
— Я помню это платье, — негромко проговорил Макс. Провел ладонями по моим плечам, спуская тонкие лямки. — Ты его надела, когда мы пошли в парк.
— Молчи, — выдохнула я в его приоткрытые губы.
Сейчас мне не надо было ни нежности, ни прелюдий, я никогда и никого не хотела так, как сейчас Макса: до дрожи, до тумана, застилающего взгляд. Отдаться полностью, ощутить в себе любимого человека… Лицо горело огнем, перед глазами плыли огненные круги, и я понимала, что просто умру от желания, если Макс будет медлить.
Я рванула его рубашку так, что пуговицы поскакали по номеру белыми шустрыми насекомыми. Застежку бюстгальтера он все-таки сломал, жадно и порывисто накрыл губами грудь. Сухие жесткие простыни царапнули спину, и я прошипела что-то невнятное, выгибаясь под Максом и запустив пальцы в его волосы. Над нами плыло золотисто-красное облако искр: когда дракона охватывает пламя, он делит его с тем, кого любит, и мы сейчас разделили на двоих жар, окутавший Макса.
Стянув с меня тонкие кружевные трусики, Макс зашвырнул их куда-то за кровать и медленно вошел в меня. Мне на миг показалось, что я задыхаюсь.
— Инга… — прошептал он и начал двигаться — неторопливо, дразня.
С каждым толчком по всему телу растекались тягучие волны удовольствия. Я впивалась в его плечи, почти теряя сознание от наслаждения. Сейчас было не важно, что происходило раньше, сейчас мы полностью принадлежали друг другу, и я никогда не испытывала ничего слаще. Мир уплывал куда-то в сторону, все в нем было не важно, кроме объятий Макса, и я готова была на все, лишь бы это продолжалось и продолжалось…
Потом мы дремали, не разрывая объятий, жизнь продолжалась, и я знала, что мы с Максом никогда не расстанемся до конца. Мы будем вместе, пусть даже и не рядом. Только это и имело значение, только это и было правильным.
А потом все закончилось — неожиданно, резко и жестоко. Макс схватился за голову, сдавленно зашипел и сел на кровати, что-то хрипло бормоча. Я ни слова не разобрала. Похоже, это был праязык драконов, на котором они не говорят при людях. Или инсульт? Или какая-то драконья болезнь?
— Макс! — Я спрыгнула с кровати, села рядом, посмотрела в потемневшее лицо, искаженное болью. — Макс, что? «Скорую»?
— Это вызов, — прохрипел Макс. По его лицу струились крупные капли пота, но помутневшие глаза постепенно прояснялись. — Когда старший сын хочет встать во главе семьи, он вызывает отца на бой… И все драконы семьи это слышат…
Старший сын вызывает на бой? Эдвард решил подраться с папашей Финниганом?! Он рехнулся?
— Какой бой? — растерянно повторила я.
Раздался телефонный звонок. Покачиваясь, Макс поднялся с кровати и, вынув смартфон из кармана брошенных на пол брюк, включил громкую связь. Впрочем, это было лишним: Эдвард орал так, что его и без того было прекрасно слышно.
— Макс, ты слышал? Макс, что за бред?
Лицо Макса стало мертвенно-бледным, словно он умирал и понимал, что умирает. Что это конец.
— Ты призвал отца? — растерянно спросил он.
Я механически принялась одеваться. Должно быть, вызов на бой был очень архаической штукой, я никогда не слышала ни о чем подобном. За минувшие сто лет таких семейных сражений не было.
— Нет! Это не я! Господом клянусь, не я! Макс, что происходит?
Похоже, у Эдварда началась самая настоящая истерика. Я представила, как холеный красавец говорит по телефону, свободной рукой впиваясь в растрепанные волосы, и мне вдруг стало смешно чуть ли не до колик в подреберье. Эдвард вел бизнес семьи, но в некоторых делах был на редкость несообразителен.
— У вас есть еще один брат, — уверенно сказала я.
Что тут было думать? Если папашу Финнигана призвал не Эдвард, значит, это сделал кто-то еще. Неудивительно, впрочем. Обычно у таких папаш дети могут отрядами маршировать.
Макс обернулся ко мне и посмотрел так, словно я его ударила. Смартфон в его руке пиликнул снова.
— У меня общий вызов на второй линии, — когда Макс говорил, у него заплетался язык, он был испуган и потрясен. — Папа.
Голос папаши Финнигана был усталым и надтреснутым — так будет говорить грешник, который наконец-то был призван к судье, безжалостному и беспощадному. Меня охватила какая-то первобытная жуть, по коже побежали мурашки.
— Ну, ребята, вы слышали зов, — сказал папаша Финниган без приветствий. — Я полетел. Вы уж простите меня, я наломал много дров…
— Папа… — каким-то ломким голосом промолвил Макс. Его левую щеку прочертила крупная слеза, упала вниз.
