Для чиновников от культуры, склонных гордиться подведомственными им владениями, патриотическая гордость — единственное из прибежищ. И правда, в чем еще так емко и громко выразишь величие страны, как не в кино? Не в современном же искусстве, не в поп-музыке, не в литературе. Кино требует больших усилий и денег, это известно всем. В самом деле, по стране строятся новые кинотеатры (во многих развитых странах, наоборот, закрываются), сумма совокупных кассовых сборов с каждым годом растет, а отечественные блокбастеры нередко добираются до верхушек разнообразных топов, победив Голливуд. Эта борьба далеко не всегда честна и на равных, но что с того? Зато — у нас все хорошо.
Для зрителей, особенно зрителей профессиональных, все иначе. Они знают заранее, что заемное, навязанное и подотчетное хорошим быть не может. У видеоблогеров, чья единственная цель — поиздеваться над очередным русским фильмом, многомиллионная аудитория, почти как у модных рэперов. Фотожабы с ненавистными постерами и физиономиями популярных актеров и режиссеров переполняют интернет. Хейтеры почитают за честь плюнуть в наш кинопродукт: русский — значит никчемный. Чтобы вызубрить наизусть этот тезис, не надо и в кино ходить.
Так как же все на самом деле?
Приглядеться, и сообразишь: дела-то неплохи. Россия всегда была для мира вотчиной авторского радикального кино. Традиция началась с Эйзенштейна, Вертова и Пудовкина, продолжилась Тарковским, Германом, Муратовой. Не всех знали одинаково хорошо, но если знали — старались смотреть, уважали, изучали. Что мы видим сегодня? Число российских современных режиссеров, которых знают и смотрят по всему миру, отнюдь не ничтожно. Начать стоит, разумеется, с Андрея Звягинцева, регулярно попадающего в списки самых-самых и представляющего там Россию. Он не выходит из моды, его фильмы смотрят и разбирают, а самое главное — понимают.
Но Звягинцев не один, совсем не один. Есть Александр Сокуров, чей «Русский ковчег» собрал в одних только Штатах миллионы: редкий режиссер с русской языковой и культурной идентичностью, чьи картины рады профинансировать европейцы. Число его наград не сосчитать, его имя знакомо уже не одним только синефилам. Есть Сергей Лозница, знаменитый на весь мир документалист, ушедший с нивы неигрового кино в сторону эксперимента, — троекратный участник Каннского фестиваля, чьи картины реставрирует Бельгия и финансирует Голландия. Кирилл Серебренников показывает свое кино в Венеции и Каннах, а спектакли — на самом знаменитом театральном фестивале, во французском Авиньоне. Есть Алексей Федорченко, Алексей Герман-младший, Иван Твердовский, Иван Вырыпаев, Борис Хлебников, Алексей Попогребский, каждого из которых в Европе, Америке и Азии знают хотя бы по одному-двум фильмам. Валерий Тодоровский, Василий Сигарев, Юрий Быков, Алексей Мизгирев имеют мировые призы на по-настоящему престижных фестивалях. Прочитав этот перечень, попробуйте вспомнить, как много фамилий режиссеров из, допустим, Германии или Италии (а это признанные кинематографические империи) вы назовете навскидку? Явно меньше.
Допустим, авторское кино — не ваш конек, для вас кинематограф обязан быть искусством народным. Ок, что у нас с народностью? За один только последний год в прокат вышли семь больших и как минимум интересных для обсуждения картин — ни в одной европейской стране такого количества не наберется: «Экипаж» Николая Лебедева, «Ледокол» Николая Хомерики, «Дуэлянт» Алексея Мизгирева, «Викинг» Андрея Кравчука, «Притяжение» Федора Бондарчука, «Большой» Валерия Тодоровского и «Матильда» Алексея Учителя. Это те, у которых был критический и зрительский успех, а были еще более спорные «Землетрясение» и «Защитники» Сарика Андреасяна, «28 панфиловцев» Андрея Шальопы и Кима Дружинина; да много чего еще было, претендующего на сомнительное звание блокбастера.
Можно возразить, что эти радости — доморощенные, никому за пределами России не нужные, но это не совсем так. Все чаще отечественные картины показывают, пусть и скромным тиражом, в Европе или Китае, небольшой бюджет того же «Притяжения» удалось отбить еще до премьеры за счет зарубежных продаж. Как минимум Бондарчука и Тимура Бекмамбетова приглашали работать в Голливуд, и второй из них сделал там несколько успешных продюсерских работ (к сожалению, собственный его «Бен-Гур» коммерческого и критического успеха не имел).
Если чуть расширить кругозор, то в глаза бросятся и другие области коммерческого кино, в которых все неплохо. Например, наша сериальная анимация имеет серьезный зрительский успех по всему земному шару: «Маша и медведь», «Смешарики», «Фиксики» превратились в международные бренды. При СССР о таком и мечтать было невозможно, тогда знали только авторскую нашу анимацию — от Хитрука до Норштейна. Но и сегодня с авторской все прекрасно: у Александра Петрова — «Оскар», у Константина Бронзита — несколько номинаций, Игорь Ковалев — победитель престижнейших фестивалей анимации. Это только верхушка айсберга. Не хуже дела и с документалистикой — достаточно вспомнить имена Виталия Манского и Виктора Косаковского.
Другими словами, есть поводы не только для оптимизма, но и для радости. Или?..
Авторское кино у нас есть, поспорить невозможно. Да вот только смотреть его негде и, такое впечатление, некому. Количество кинотеатров, способных и желающих показывать нестандартный некоммерческий продукт, уменьшается постоянно. «Артхаус» нынче — бранное слово. Кино поиска, эксперимента, новаторства не приветствуется ни аудиторией, ни властью: непонятно, что с ним делать, как пользоваться и кому продавать. Лучшие режиссеры становятся изгоями в собственной стране, унизительно выпрашивая у Минкульта или продюсеров дотации на очередной проект мечты. Сценарии пылятся в шкафах, пока государственные миллионы уходят на выполнение плана по валовому продукту патриотических блокбастеров.
Цензуры формально не существует, но начальство регулярно задает тематические приоритеты, что приводит к неизбежному результату: конъюнктурщики, всегда готовые представить проект о героизме воинов Великой Отечественной или присоединении Крыма, получают деньги, а остальным ничего не достается. Действует закон о запрете нецензурной лексики — совершенно бесполезный при наличии возрастных рейтингов, носящий чисто репрессивную функцию и ударяющий, как всегда, по самым талантливым. Неизбежное следствие — самоцензура. И конечно, не только на уровне языка. В начале 2000-х молодое кино в путинской России силилось как-то отразить реальность, но не справлялось с непосильной задачей. Сегодня же у нее не осталось на это ни одного шанса: ограничения не позволяют.
В итоге многие уходят из авторского кино в коммерческое, отказываясь от былой бескомпромиссности: одни (Хлебников, Попогребский) снимают сериалы по заказу телеканалов, другие (Мизгирев, Хомерики) берутся за блокбастеры. Кто-то эмигрировал, как Лозница и Вырыпаев. Два режиссера стали жертвами судебного преследования — сначала обвиненный в терроризме украинец Олег Сенцов, потом подозреваемый в растратах россиянин Кирилл Серебренников. Как бы власти ни утверждали, что претензии у них — не к творчеству этих авторов, а к их якобы преступной деятельности, абсолютно все коллеги выучивают новые мантры: «не лезь в политику», «моя хата с краю», «осторожность не помешает». Политического кино в стране, впрочем, практически не существует. А когда оно появляется, то вынуждено прибегать к эзоповому языку или существовать подпольно, без права на прокат.
