В «Левиафане» нет сильного героя, способного противостоять злу. Это так?
Как противостоять злу, которое разлито повсеместно, которое пронизывает все слои жизни? Персонифицировать его в каком-то конкретном человеке — бессмысленно, потому что это как в сказке про Змея Горыныча: отрубил одну голову, на ее месте вырастает новая. Это только в сказке герой побеждает зло. В жизни нет более верного направления в борьбе, кроме как побеждать самого себя, «по капле выдавливать из себя раба». И потом, почему непременно всем нам нужен герой? Николай в нашем фильме не Иов, конечно, и не святой. Но он чист сердцем и не сделал никому зла. А может, герои именно такие?
В главной роли у вас Алексей Серебряков, очень известный актер. Да и Владимир Вдовиченков, и Роман Мадянов — впервые в вашем фильме такое количество звезд. Трудно было с ними?
Все они очень разные, у каждого свой способ подхода к игре и свойства натуры, разумеется. Нужно было добиться, чтобы все они играли в одну игру. В итоге, мне кажется, в фильме сложилось ощущение ансамбля. Некоторых актеров я для себя открыл впервые. Аню Уколову, например. Потрясающая актриса — правдивая, стремительная, легкая, не зацикленная на себе. Роман — гениальный артист и замечательный человек. Да и все другие: Лядова, Серебряков, Вдовиченков, Сережа Походаев. Я очень был рад работать с такой командой.
Кстати, речь Мадянова приобретает неповторимый колорит за счет нецензурной лексики, которая теперь, как я понимаю, из фильма исчезла.
Да, мы проделали эту работу, в объеме, надо сказать, незначительную, но мучительную. Всякий раз, прослушивая кусок, в котором была сделана купюра, мат раздавался в самой студии, такую досаду вызывали эти необходимые меры. Мы старались сделать так, чтобы отсутствие ненорматива было незаметным. И кажется, мы почти справились. Закрывали, где это было возможно, запрещенные слова шумовыми эффектами… Досадно, но в двух или трех местах заметно, что реплика исчезла. Мы не могли поступить иначе: если бы в фильме остался мат, кто из прокатчиков решился бы показать фильм ценой потери лицензии? И какой рациональный смысл в такой бескомпромиссной позиции, если ни один кинозал не взял бы «Левиафана» в прокат? Выбор был очевиден: или картина будет цензурирована, или зритель не увидит ее на экране. Зато закон не запрещает выпуск DVD с оригинальной версией. Ханжам и лицемерам рекомендую приобрести диск и насладиться ненормативом в уединении, среди домашних. Уверен, этим пуританам он известен даже лучше, чем авторам картины.
Долгое время считалось, что праведник и мученик в России — интеллигент. Человек, говорящий правду. Особенно важно об этом думать в ситуации, когда остальные моральные авторитеты — религиозные, например, — отказывают. Так чувствуете вы себя в роли такого интеллигента, наделенного особенной, отдельной миссией? Не могущего смолчать?
Я не уверен, что могу сказать о себе — интеллигент, а вы еще и о миссии меня спрашиваете. Моральный авторитет — тот, кто несет в себе пример стойкости и чей нравственный императив не подвержен коррозии временем. И совсем не важно, интеллигент он или нет. Мученик, праведник — это слишком сильные определения, давайте мы поостережемся их использовать. Все, что я могу себе позволить, — это говорить правду об окружающем меня мире. Более того, это мой долг, моя обязанность как человека перед лицом самого этого мира. Мы перестали бороться за правду, мы стали бороться только за самих себя. В стране и мире идет война — я сейчас даже не про Украину. Предположим, в этой ситуации ты можешь сказать что-то важное, а правда — это и есть самое важное. Не только сейчас. Всегда. Не истина, конечно, кому же она открыта? Жива только надежда, что мы на ее путях. Правда — это то, что мы всегда можем свидетельствовать. Это немного, но это и немало. А выводы — дело ума и совести каждого в отдельности.
Да, но есть же охранный механизм, нормальный человеческий страх, разве он не подсказывает человеку, что нужно быть осторожным в подобных делах? Заниматься высоким искусством, не знаю, просвещением, может быть, или простой какой-то, нужной людям работой.
Бояться нужно только одного — предать голос правды; смолчать, когда нужно сказать; отвернуться, когда нужно быть первым и помочь… Нельзя потворствовать этому липкому и гадкому страху за свое благополучие. Простите, меня иногда прорывает на подобный пафос, и надеюсь, читатель будет снисходителен ко мне. Возможно, отсутствие поучительности или моральных заклинаний в моих фильмах позволяет мне некоторую горячность в таких вот беседах. Теперь о нужной людям работе. У Льва Толстого есть высказывание о том, что сила власти держится на невежестве народа и она, власть, зная это, всегда будет препятствовать просвещению. А ведь просвещение — это и есть свет правды и знания. Можно утешать себя мыслью о том, что когда-нибудь народ наш станет все же значительно более просвещенным, чтобы осознать одну очень простую мысль: никакие другие инструменты не смогут регламентировать нормальные условия для жизни общества, кроме как примат правосудия. Только принцип подлинной законности может привести нашу страну хоть к какому-то равновесию. Когда каждый член общества, невзирая на лица, будет абсолютно равен с другими перед лицом закона, тогда можно будет говорить о вероятности какого-то прогресса в стране. Идеи эти утопичны, понимаю это отчетливо, но если не мечтать и не искать идеала, как же тогда мыслить и жить? В философском размышлении «О граде Божьем» Блаженный Августин задается вопросом: «В чем отличие государства от больших разбойничьих банд?» Ведь и одно и другое, говорит Августин, представляют собою сообщества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному решению. Августин отвечает себе сам: «Государство, в отличие от банд разбойников, зиждется на правосудии. Но если правосудие попирается, тогда государство — это просто большая шайка бандитов». Эта ясная и прозрачная мысль высказана была полторы тысячи лет назад, но разве она не продолжает оставаться правдой и по сей день? Потому и просвещение, и искусство — все это и есть простая и нужная людям работа, даже если сами люди не согласятся с этим, а скажут, например, что сейчас им нужны ракеты и сильная власть.
«Нелюбовь»
Лет с пяти наш младший сын повадился реагировать на любую мелкую обиду одной репликой: «Я для вас никто, я для вас пустое место!» Искренняя горечь или детская спекуляция — какая разница? Формула действует безотказно, вызывая жалость, нежность, ответную обиду: «Да мы на тебя всю жизнь положили». Типовая, совершенно будничная ситуация. Как и первая ссора Бориса и Жени, героев «Нелюбви», которые встречаются дома вечером после работ. Мы уже знаем, что они разводятся и продают квартиру, только не решили, как поступить с ребенком, 12-летним Алешей. Его не хотят оставлять себе ни он, ни она. Думают сдать в интернат, хотя для Бориса это рискованно — его православный босс и разводов-то не одобряет, а за отказ от сына может моментально уволить. Работу потерять страшно — кредиты…
Алеша (Матвей Новиков, младший и лучший из артистов фильма) слышит разговор за стеной, в своей комнате, в темноте. Его лицо залито слезами, рот открыт в крике — как у Мунка, особенно страшном в своей беззвучности, но не символической, а простой, объяснимой: только бы папа с мамой не догадались, что он не спит. В эту секунду сердце зрителя разлетается на тысячу осколков. А если не разлетается, смотреть фильм дальше для него бессмысленно.
