Кэй повернулась к нему.
– Она напугана. Я обещала, что буду с ней.
Довольно долго все трое просто смотрели друг на друга – или, скорее, мерили взглядами промежутки между ними. Вокруг сновали тени, мелькали среди серых скал, шаги приглушенно отдавались от стен туннелей, ведущих из пещеры, и звучали они так отдаленно и негромко, что Кэй вспомнила, как прошлым летом, когда они с отцом плавали в реке под водой, мягко стукались камни об илистое дно. С отцом… с которым Гадд разобрался. Камни эти Элл бросала с берега, Кэй видела, как они падают сквозь толщу воды, и слышала их глухой легчайший стук о подушку из ила и водорослей. Она вообразила тогда, задержав дыхание и жмурясь в мутноватой воде, что это шаги фей по речному дну. Не так уж далека она была от истины, подумала она сейчас с мрачным удовлетворением: звук был такой же, какой производят при ходьбе духи. Кэй почувствовала, как плечи проскваживает гневом – жестким, леденящим: вот ровно этими тихими шагами духи уходили, забрав Элл, пока она спала, а Вилли бездействовал. Пока мама льет слезы.
Кэй встала.
– Мне все равно. Я иду к Гадду. Попробуйте остановите меня.
Она бросилась бежать, к чему они не были готовы. Это дало ей несколько секунд преимущества. Она нырнула в какую-то щель, метнулась по узкому проходу в скале, потом, резко повернув, рванула вниз по лестнице, уходившей в глубь одной из шахт. Они не могли увидеть, что она туда спускается, Кэй была в этом уверена: ведь она низенькая, малозаметная и опережает их достаточно. Когда лестница кончилась, она помедлила, желая убедиться, что никто из них за ней не последовал, – да, они, похоже, направились в другую сторону, к туннелям. Она спустилась слишком низко, чтобы их видеть, но оттуда, где туннели соединялись с пещерой, шло свечение, и она двинулась в противоположном направлении, выбирая дорогу, стараясь как можно меньше шуметь и не попасться на глаза другим духам. Она надеялась, что отыщется еще какой-нибудь выход отсюда, что удастся проскользнуть мимо Вилли и Флипа, попасть к Гадду и… что ж, хотя бы они с Элл будут вместе. Даже если она не сумеет ее вызволить, хотя бы Элл будет не одна.
Вдруг Кэй очутилась на крутом и невысоком берегу подземной реки. Она текла здесь неслышно – казалось, лежала, как сине-серая горизонтальная колонна из стекла или массивный темный самоцвет в каменной оправе. Кэй стояла, глядя на эту кажущуюся неподвижность, зная, что на самом деле она – поток, и дожидаясь какого-нибудь доказательства – плывущего мусора, воздушных пузырьков, водоворота. Зачарованная, она присела на берегу, осторожно протянула руку и окунула пальцы. Их будто обожгло: вода была как жидкий лед, и по мертвящей силе напора Кэй поняла, что течение очень быстрое. Через несколько секунд встала, вынув успевшие онеметь пальцы. Шагнула назад и сказала себе то, что сказала бы мама: Раз пальцам так холодно, Кэтрин, падать туда точно не стоит. Кэй улыбнулась. Не буду, не буду.
Но с покалыванием, которое вытесняло из пальцев холод, пришла мысль. Кэй резко повернулась в ту сторону, откуда текла вода, и провела взглядом вдоль реки, сколько можно было в полутьме. Там был поворот русла, направо и немного вверх, дальше вид заслоняли каменные выступы, но угадывалось все-таки, что там, не слишком далеко, начинается туннель, выводящий из Каменоломен, не духами проложенный, а пробитый холодными руками стремительного потока. Она ринулась туда вдоль берега, радуясь, что духи до сих пор ее не перехватили. Флип и Вилли, вероятно, караулят у выхода из Каменоломен, но, может быть, ей удастся проскользнуть через задний ход.
До каменного жерла, с шумом изрыгавшего воду, она добралась запыхавшаяся, и ей пришлось остановиться, чтобы осмотреться. Никто ее пока не преследовал, хотя, конечно, в любой миг кто-нибудь из них мог, разыграв на доске сюжет ее бегства, узнать, где она, в любой миг они могли увидеть, как она тут канителится. Она вгляделась в темную пасть, откуда, проложив себе русло сквозь мягкую породу, изливалась подземная река. Духи этот проход явно расширили – но до какого места в толще горы? Если войти, то сможет ли она выйти? Духи, подумала Кэй, вряд ли стали бы его расширять, если бы он не был им для чего-нибудь нужен. Никто не роет подземный путь, ведущий в тупик. Ей почудилось, что она слышит шаги. Оглядываться не стала – нырнула во тьму.
В густом, холодном мраке туннеля ей, оказалось, надо было идти ощупью, ведя руками по стене и по ней же при каждом шаге ведя носками обуви. Ужасала мысль, что она оступится и упадет в воду, которая текла слева. Пальцы помнили ее студеную тяжесть. Каждый новый шаг требовал большей осторожности: что, если полоска берега внезапно кончится и она, не удержавшись, свалится в ледяную реку? В какой-то момент она совсем остановилась, не решаясь идти вперед и не желая поворачивать назад. Но мысль об Элл, которая одна в руках у Гадда, погнала ее дальше. И кто-то сейчас наверняка уже ее преследует. Вычислили, каким путем она движется. Идут с фонарями. Кэй заставила себя перемещаться – медленно, но перемещаться. Берег вдоль русла, она заметила, еле заметно поднимался все выше, воздух по мере того, как она глубже забиралась внутрь горы, делался холодней и холодней.
В темноте Кэй внезапно припомнила слова, которыми Вилли окончил свой рассказ, последние слова, какие она услышала перед тем как вырубилась. Претерпел разъятие, сказал он про поэта Орфея. Кэй вспомнился миф, повествующий о смерти Орфея, папа рассказывал ей эту историю раз сто: как он спустился в Аид за своей умершей женой Эвридикой, как он потерял ее и как на него, поющего песни печали и отчаяния, напали исступленные вакханки и в прямом смысле разорвали на куски. Разъяли. Вот, значит, что подразумевал Гадд, когда сказал, что разобрался с ее папой.
Во мраке туннеля, боясь оторвать разведенные руки от его слегка наклонной каменной стены, Кэй вдруг почувствовала себя больной, страшно растерянной, беспомощной – и едва не попятилась назад. Словно кто-то включил и направил ей в лицо очень яркий прожектор, но только вместо света из прожектора била абсолютная чернота – яркая чернота, повергающая человека в кромешную тьму. Она сжалась. После перемещения – разъятие. А теперь они забрали Элл. Зачем? Нет, надо идти дальше.
К тому времени, как стена туннеля, вдоль которой Кэй двигалась, внезапно стала теплой и совсем сухой, страх так обессилил ее, что она едва не оставила это без внимания. Она только-только начинала это осознавать, когда ладони ощутили новое: другую поверхность, уж точно не сухой камень и не влажный камень. На ощупь – дерево; а посередине металлическая ручка. Кровь из рук и ног Кэй ринулась ей в грудь и шею, и она, стоя к бесшумной реке спиной, занялась дверью вплотную. Добравшись рукой до дверной рамы, она поняла, что надо толкать, а не тянуть. Ужас и усталость довели ее до такого состояния, что она, и секунды не раздумывая о том, что́ может быть за дверью, толкнула изо всех сил.
И – ничего. Она толкнула еще раз. Ничего. Жаркое, пульсирующее отчаяние заполонило голову, и Кэй, уже едва не плача, стала колотить по двери кулаком.
Отлепившись от рамы, дверь вдруг распахнулась с неожиданной силой, и Кэй чуть не кубарем вкатилась в комнату, которая показалась ей ослепительно светлой. Глазам, привыкшим к темноте, стало больно, и в первый момент она мало что восприняла. Теплое, тесно заставленное помещение, где было так же тихо, как в туннеле, который она только что покинула. Ее подхватили чьи-то руки, лицом она уткнулась в балахон, теплый, как и рукава, и крепко пахнувший какой-то пряностью, которой она не могла точно определить: не мятой, но чем-то таким же острым, не анисом, но чем-то таким же сладким. У Кэй подгибались колени. Другая фигура – влетая, она заметила только черное размазанное пятно – метнулась мимо нее закрыть дверь, прихлопнуть поднявшийся было жестокий сквозняк, дверь стукнула, и ее, судя по звуку, заперли. Дальше – довольно долгая пауза, ничего не происходило, Кэй, зарывшись головой в чьи-то широкие рукава, не шевелилась, пребывала в полупрострации. Наконец раздался голос:
