- Нравится? - спросил он у Лешека и, не дожидаясь ответа, сказал: - Ну, тогда я пошел.
И опустил голову медведя себе на лицо, как шлем, а потом заревел по-медвежьи. Звук из-под головы шел приглушенный и протяжный, и Лешеку стало немного страшно, но старушка, которую колдун называл матушкой, села к нему на кровать и прошептала:
- Не бойся, маленький. Это он нарочно тебя пугает. Я вот тебе сказку расскажу, про медведя.
Лешек хотел сказать, что он не маленький и сказки про медведя ему в детстве рассказывала мама, а теперь ему это неинтересно. Но неожиданно сказка оказалась совсем не такой, как он ожидал, - в ней человека превратили в оборотня, и он вынужден был ходить в медвежьем обличье по лесам, пока не сделает для людей что-нибудь такое, за что они пожелают вернуть его к себе. Но люди либо боялись его, либо хотели убить. Сказка была длинная, и Лешек забыл про боль и тошноту.
Руки у матушки оказались ласковые: она брала Лешека за запястье, гладила по голове, и ему было так приятно, что хотелось потереться об ее пальцы щекой.
Колдун вернулся нескоро, старушка успела рассказать еще две длинных сказки. Он вошел в дом в расстегнутой медвежьей шкуре: загорелое лицо его побледнело до синевы, тонкие губы подергивались, глаза потухли и казались мутными. Он сбросил шкуру прямо на пол и упал на вторую кровать, стоявшую ближе к двери.
Матушка оставила Лешека, убрала шкуру в сундук, вынула из сжатых пальцев колдуна деревянное кольцо с колокольцами и расстегнула на нем пояс.
- Устал, Охтушка? - спросила она заботливо, взяла со стола кружку и, приподняв ему голову, помогла напиться.
- Ничего, - напившись, протянул колдун - впрочем, довольно весело. - Луна поднимается. Как ты там, певун? Жив еще?
- Да, - ответил Лешек. Оказывается, просить хорошей погоды было не таким простым делом.
- У твоего злого бога бесполезно что-то просить. Захочет - даст, а не захочет - не даст. С нашими попроще: и не захотят, а дадут. Будет нам хорошая погода, до полудня.
И когда колдун, завернув Лешека в одеяло, вынес во двор и положил лицом к себе на колени, Лешек впервые увидел крусталь. При луне он казался немного желтоватым, размером с ладонь Лешека, с гладкими блестящими гранями и острыми, нитевидными ребрами. В самой его прозрачной глубине сидело маленькое мутное облачко, такое легкое, что Лешек не сразу его разглядел.
- Нравится? - спросил колдун и, как всегда, не стал ждать ответа. - Никогда не бери его в руки и никому о нем не говори, ладно?
Лешек кивнул.
- Смотри: он собирает лунные лучи, и получается комок лунного света, - колдун посветил себе на руку желтым треугольным лучом, - видишь? Этот свет очистит твои раны. Может, это будет не очень приятно, но зато действенно.
Лешек испугался, но кивнул снова, чтобы колдун не посчитал его неблагодарным или чересчур нежным. Однако ничего страшного в лунном луче не оказалось, он только приятно холодил спину, и, хотя под открытым небом Лешек сильно озяб, от этого успокаивались горящие раны. Колдун долго водил крусталем над его спиной, а потом усадил, придерживая за шею, и посветил ему на грудь, в одну точку.
- Здесь у тебя сердце. От сердца лунные лучи побегут по всему телу и убьют лихорадку. Замерз?
- Немножко, - сознался Лешек.
- Сейчас. Еще чуть-чуть.
До утра колдун зашивал его раны, а матушка помогала ему, вдевая нитки в иглы из тонких и прочных рыбьих костей. Лешек плакал, хотя не так уж это было и больно. Матушка целовала его в лоб и вытирала ему слезы полотенцем. Колдун же, напротив, шутил и посмеивался, и иногда Лешек не выдерживал и смеялся сквозь слезы вслед за ним.
- Кожа-то тонюсенькая, - сокрушался он, - разойдутся швы того и гляди. Ты, малыш, не шевелись.
Лешек и сам не знал, плачет он от боли или от того, что и колдун, и матушка так жалеют его и так ласково с ним обращаются. В монастыре его жалел только Лытка, но никогда не вытирал ему слез и в лоб не целовал. И за эту ласку он любил их обоих, до боли в груди, до того, что прерывалось дыхание.
А наутро, как колдун и обещал, солнце, пропущенное сквозь крусталь, залечило его раны, стянутые нитками, и на их месте образовались выпуклые рубцы, которые побаливали, конечно, но совсем незаметно, словно кожу несильно обожгли крапивой.
Колдун отнес Лешека на кровать, а матушка дала ему кружку молока и белую сладкую булку. И только тут он заметил, как устал и проголодался. Но, подумав немного, на всякий случай спросил у матушки:
- Сегодня разве не среда?
- Не знаю, детка. Может, и среда.
Лешек очень удивился, как можно не знать, какой сегодня день недели, а колдун, глядя на его лицо, рассмеялся.
- Матушка, среда в монастыре - постный день. Кушай, певун, постные дни отменяются. Кушай и спи. А ты, матушка, ставь пироги. С мясом и с яблоками. Мальчику надо набираться сил. Бледный - смотреть страшно.
9
Дамиан собрался выехать в Никольскую слободу после обеда, как только гонец, присланный Авдой, принес ему известие о найденных следах.
Собственно, никакая это была не слобода, а обычная деревня, правда, очень большая, с крепкими крестьянскими хозяйствами, но по старинке, в память о том, что когда-то Никольская стояла посреди густого леса и жители ее промышляли бортничеством и охотой, ее продолжали называть слободой.
Вытряхнуть мальчишку оттуда будет несложно: один-два сгоревших дома, и крестьяне сами отдадут его монахам. В сани положили теплых меховых одеял, и Дамиан хотел покрепче закутаться в них и укрыться с головой, как вдруг увидел, что к Великим воротам движется авва, и выругался про себя, не посмев на глазах у игумена сорвать сани с места. Пришлось подождать, когда он подойдет поближе.
- Дамиан, я слышал, беглеца нашли, но еще не поймали? - спросил авва, и Дамиан, не ожидавший подобного вопроса, на секунду растерялся. Как? Когда авва успел это узнать? Гонец пришел не далее четверти часа назад, они говорили в келье Дамиана, без свидетелей! Неужели кто-то их подслушал? Или… или гонец рассказал об этом не только ему? Это было неприятно: Дамиан надеялся, что его «братия» предана ему сильней, чем авве. Неужели кто-то из его людей - лазутчик игумена? Но Авда, наверное, гонцом выбрал случайного человека, того, кто ближе стоял, не мог же он безошибочно показать пальцем на лазутчика! А это значит… Нет! Авда предан Дамиану, он никогда не станет через его голову добиваться чего-то от аввы. Или…
Наверное, все же подслушали…
- Да, авва, это так, - нехотя ответил Дамиан.
Авва посмотрел по сторонам и махнул рукой, призывая следовать за собой, к надвратной часовне. Ничего хорошего это не означало.
- Я догадываюсь, зачем ты едешь в Никольскую слободу, - начал авва, поднявшись в часовню и прикрыв за собой тяжелую дверь, - и я могу тебе сказать, что ты искушаешь судьбу, надеясь силой добиться от крестьян выдачи беглеца.
