Только через две недели, исписав почти весь запас бересты, Лешек решился подвинуть к себе книгу, показав колдуну черновик. Первой он собрался написать песню про злого бога, потому что если бы не она, колдун бы, может, не захотел его спасти и не увез из монастыря.
- По-моему, отлично, - похвалил его колдун, - погоди, начнем мы с красной строки. У меня есть красивое лекало.
И первая буква песни - витиеватая, большая, вырисованная киноварью - легла на чистый лист, приведя Лешека в восхищение.
Он долго не мог заснуть, и колдун не гнал его в постель: песня уместилась на одной странице, а внизу осталось немного места, и колдун предложил Лешеку нарисовать там птицу, которую увидел на одном из черновиков. Получилось удивительно красиво - Лешек не мог оторвать глаз от этой первой страницы своей собственной книги. И даже матушка, которая не умела читать, сказала Лешеку, что ей очень нравится.
10
Лытка проклинал себя за то, что отпустил Лешека одного: Дамиан поймает его и убьет снова, и, наверное, во второй раз Лытка его смерти не переживет. Господь даровал Лытке самое большое счастье за всю его жизнь - чудесное воскресение Лешека из мертвых. Это было чудо, настоящее чудо: восемь лет он молил Господа об этом, и Он сжалился над Лыткой.
Лытка долго помнил тот день, когда колдун приехал и рассказал про Лешека. Паисий разрешил Лытке уйти с литургии и сам пошел к воротам вместе с ним. Лытка тогда уже перерос Паисия, но иеромонах положил руку ему на плечо, как маленькому, и всматривался в дорогу, ведущую от озера. Лытка не верил в плохое известие, нисколько не верил. Лешек не мог умереть, это было бы слишком несправедливо, слишком жестоко. И ждал он колдуна, чтобы услышать, что Лешек поправляется, скоро вернется в приют и они снова будут вместе.
Лытка вспоминал, как увидел его в первый раз, - совсем маленького, плачущего, забившегося в угол спальни. А здоровый, толстощекий парнишка пытался медом измазать его волосы и приговаривал при этом: «Хочешь еще сладенького?» Лытка знал, что такое волосы, измазанные в меду, да еще и зимой, когда так холодно их мыть. А еще он хорошо знал, что слабых обижать нехорошо. У них в деревне за такое старшие братья малыша накостыляли бы такому шалуну по первое число. Но если у малыша в приюте нет старших братьев, это вовсе не причина для издевательства.
Лытка сшиб толстощекого на кровать одним ударом в грудь.
- Ты что? - не понял толстощекий.
- Щас ты у меня получишь «сладенького»! - сквозь зубы процедил Лытка.
- Ты чего? - взревел его противник и оглянулся по сторонам, призывая на помощь товарищей. Но Лытка был крепким парнем, и никто не посмел с ним связываться; в приюте тоже имели представление о честности и вдвоем на одного не лезли. Он помог встать плачущему малышу и повел его умываться.
Лешек был удивительным. Лытка любил его, как младшего брата, а может, и сильней. Его семья сгорела в избе, когда сам Лытка ушел с ребятами в ночное пасти лошадей, и никого на этом свете у него не осталось. Полгода он мыкался по добрым людям, пока наконец его не подобрали монахи. И приют показался Лытке местом теплым и сытным.
Стоя у Великих ворот, он старался вспоминать только хорошее: как Лешек пел, как смеялся, как весело изображал монахов, - но почему-то вместо этого перед глазами все время всплывало его бледное лицо с испариной на лбу, и провалившиеся огромные глаза, которые не помещались между висков, и впалые щеки, и струйка яблочной кашицы, стекавшая из угла рта на подушку.
Если бы Лытка тогда поднялся с земли чуть быстрее… Совсем чуть-чуть. Он опоздал всего на несколько мгновений. Когда Дамиан ударил его в лицо, ему стоило большого труда понять, лежит он или стоит. И земля под ним шаталась и выскальзывала из-под ног, когда он поднимался. Лытка не думал об опасности, он ни секунды не боялся Дамиана, он бы, наверное, отгрыз ненавистную руку, если бы подоспевшие монахи не отцепили его от запястья настоятеля, сжав ему щеки пальцами. Но он все равно опоздал.
Мрачная фигура колдуна показалась на дороге, и Паисий сжал плечо Лытки немного крепче. Его горло исторгло какой-то тихий, гортанный звук, вроде стона, и Лытка понял, как Паисий боится. Надеется и боится.
Колдун, как всегда, спешил, но, увидев иеромонаха с мальчиком, придержал коня, посмотрел на них сверху вниз жестким, холодным взглядом и сказал, коротко и внятно:
- Мальчик умер.
Паисий, до этого смотревший на колдуна широко открытыми глазами, полными надежды, уронил голову на грудь, а Лытка не сразу понял, что означают эти слова, потому что не хотел их понимать.
- Я узнал, кто его родители, и похоронил рядом с матерью, в Моксино, - колдун тронул коня с места и, не оглядываясь, направился к больнице.
Паисий разрыдался молча: плечи его тряслись, губы судорожно кривились, и из плотно зажмуренных глаз бежали слезы, и тогда до Лытки постепенно стало доходить, какую весть принес им колдун. Отчаянье, до поры спрятанное где-то внизу живота, вдруг поднялось к горлу, и Лытка схватился за шею руками, как будто это отчаянье могло его задушить. Оно было похоже на невыносимую боль, и от этой боли у Лытки дрогнули и подогнулись колени: он упал на вытоптанную землю и свернулся клубком, стараясь спрятать лицо и зажать руками уши, чтобы не слышать слов колдуна, которые до сих пор били в виски набатом: мальчик умер, умер, умер…
Если бы он тогда поднялся с земли чуть быстрее… Совсем чуть-чуть…
Лытка три дня пролежал в горячке, и Паисий приходил к нему и сидел рядом по нескольку часов. Тогда и началась их дружба - старика и мальчика, таких непохожих, разделенных не только возрастом, но и положением.
- Мне сегодня приснился сон, - рассказывал Паисий, - как будто Господь обнимает Лешека и сам ведет в райский сад. И вокруг светло, поют птицы, и идут они по белому облаку…
- А разве Лешека могут пропустить в рай? - удивился Лытка.
- Конечно. Господь ведь любил его, как родного сына, разве же он не простит ему мелких детских грешков? И вся обитель молится за его спасение, и Исус слышит наши молитвы.
- А откуда ты знаешь, что Господь любил его, как сына?
- Конечно, любил. Господь всех нас любит, как своих детей. И тебя, и меня.
- Разве? А я думал… А почему он тогда не спас Лешека, почему позволил ему умереть? Ведь Бог же всемогущ!
- А ты думаешь, Лешеку здесь было бы лучше, чем в райском саду? Господь пожалел его и взял к себе на небо, чтобы свои песни он пел там, в раю, услаждая ими души праведников. Разве плохо?
- Нет, - Лытка насупил брови. - Но что же он будет там делать среди этих святых старцев?
- Каких старцев? - теперь удивился Паисий.
- Ну, схимников. Ведь только схимники могут попасть в рай.
- Да нет, мальчик мой, ты ошибаешься. Конечно, врата узки, но и Господь милосерден. Каждому в жизни он позволяет раскаяться в грехах. И если ты раскаялся искренне, то он тебя простит, как простил бы родного сына. Бог любит нас, а мы, неблагодарные, грешим и сами стремимся к геенне огненной. И чем страшней наши грехи, тем труднее Господу вырвать нас из рук нечистого.
