- Нет! Никто не покинет деревню сегодня. Или я уйду и оставлю вас наедине с мором!
- Хорошо, - согласился старик, - отведите их в церковь и заприте там до утра.
- Гореть в огне будете! - зашипел отец Варсонофий. - И колдун вас от геенны огненной не спасет! Что творите? Беззаконие и святотатство! На страшном суде ответите за все!
Колдун улыбнулся, хотел что-то сказать, как вдруг пошатнулся и упал на колени. Лешек подбежал к нему и присел рядом:
- Охто, ты ляг, ляг! Я сейчас тебя перевяжу.
- Да ерунда, просто голова закружилась… - махнул рукой колдун, - пить только хочется…
Люди расходились: часть в сторону деревни - те, кто уводил монахов, а часть - в сторону крады, унося с собой тело отца Нифонта.
Лешек расстегнул на колдуне кафтан: кровь протекла и на бок, и под мышку, и на грудь.
- Пожалуйста! - крикнул он уходящим в деревню. - Приведите наших коней. Или принесите седельные сумки! Пожалуйста!
Кто-то из мужчин обернулся и кивнул ему. Лешек осторожно снял с колдуна кафтан и рубаху, но тот даже не поморщился. Рана была страшная, хотя и не опасная, если бы не потеря крови.
- Рви рубаху, перетянуть надо, - велел колдун. - И не дрожи ты так! Лекарь, тоже мне!
- Охто, тебе ведь больно! Как же…
- Ничего, я как-нибудь потерплю. Недолго осталось. Сейчас перетянешь, промоешь, и я рану крусталем залечу.
- Ты же говорил - сначала луной и только потом солнцем!
- Мало ли что я говорил. Не могу я сейчас луны дожидаться. Промоешь - и хватит, - проворчал колдун, но, помолчав, добавил: - Так только меня можно лечить. И себе, и другим - сначала луна, понял?
- Понял, - вздохнул Лешек, - все я про тебя давно понял…
- Да ладно, - улыбнулся колдун.
- Охто, монахи тебе этого никогда не простят. Разве ты не понимаешь?
- Простят не простят, какая разница? Главное, чтобы не помешали.
Крада вспыхнула высоким бездымным огнем, и жар заставил людей отступить назад. Пламя полыхало долго, и когда клубы мутного дыма устремились в небо, колдун показал на него людям:
- Их души полетели навстречу богам. Не плачьте. Они будут ждать вас и встретят, когда настанет ваш час. Так же, как сейчас их встречают прадеды.
Когда огонь сожрал предназначенную ему жертву и опал, скукожился, облизывая белый пепел, колдун велел насыпать над крадой курган, но до конца работы не дотянул - свалился. Лешек оттащил его в тень высокой травы и сам улегся рядом, надеясь не проспать восход луны. О Лытке он успел забыть.
А с отцом Варсонофием им довелось встретиться в следующий раз через десять дней, в Лусском торге, где каждый день случался крестный ход, и костры пылали по рубежам села - из епархии приехал гонец от епископа с предписаниями, как следует бороться с поветрием: какие молитвы читать, какие иконы выносить на крестный ход, в какие часы совершать службу. Одно из предписаний гласило: возжигать костры на границах селений, на таком расстоянии, чтобы огонь не мог перекинуться на постройки.
Колдун фыркал на это:
- Слышали звон… Невежды… Кому нужны их костры?
В Лусском торге он уже не выступал открыто против монахов, а потихоньку ходил по дворам, лечил заболевших крусталем, велел топить печи и бани и не ходить к причастию. Но люди были перепуганы, поэтому слушали всех, кто давал им советы. Они топили печи, парились в банях, выходили на крестный ход, выстаивали многочасовые службы в церкви, исповедовались и причащались. А после отпевания несли своих мертвых в леса, где сжигали их на крадах. Дружина князя им не препятствовала, монахи топали ногами и грозились отлучением от церкви, но «братии» Дамиана явно не хватало, чтобы пресечь языческие погребения.
В довершение загорелся Большой Ржавый мох, и Лусской торг несколько дней тонул в едком дыму торфяного пожара, что не могло не радовать колдуна. Тусклый лунный свет, пробивавшийся сквозь дым, все равно вылечивал горячку.
Невзор в селе не появлялся, но сложил шалаш в лесу, неподалеку, и народ ходил за советами и к нему, что для колдуна оказалось подспорьем. Во всяком случае, хоронили мертвых без его участия, и днем они с Лешеком отсыпались после бессонных ночей.
- Ты играешь с огнем, Охто, - повторял Невзор. - Зачем ты используешь колдовство прямо на глазах у монахов?
- Неправда, я колдовать ухожу в лес, - усмехался колдун.
- Ага. А за тобой идет толпа, большая, чем крестный ход. И о крустале знают все, от мала до велика. Ты не боишься, что монахам захочется его получить?
- Крусталь - вещь богопротивная, монахи должны бояться брать его в руки, - с улыбкой возражал колдун. - И потом, они сами так перепуганы, что перестали обращать внимания на крады. Что уж говорить о крустале. А вообще-то перед таким бедствием, как мор, они могли бы и забыть о наших разногласиях - беда у нас общая, и все мы по мере сил с ней боремся.
- Ну, предположим, ты об этих разногласиях не забываешь… А главное - еще неизвестно, беда это для монахов или нет, - Невзор насупился.
- Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что их радует повальная смерть паствы?
- Они ловят души, Охто. А ты сильно им в этом мешаешь… Сейчас они не тронут тебя - побоятся обезумевшей толпы. Но настанет день, когда они с тобой расправятся.
Как-то ночью колдуна разыскал высокий молчаливый монах, сопровождавший в Дальнем Замошье отца Варсонофия, и жестами попросил пойти за ним. Колдун удивился и нисколько не обрадовался - у него не было времени: луна убывала, и новолуния жители торга ждали с содроганием. Он покачал головой, и монах удалился, понимающе кивая. А через полчаса появился снова, притащив на широкой спине больного иеромонаха, и покорно пристроился в конец очереди. Но тут колдун сжалился над ним и сам подошел к отцу Варсонофию.
Иеромонах был в сознании, но тяжело дышал, его трясла лихорадка, и с кашлем из горла отходила пенистая, ярко-красная мокрота.
- Что, отче, жить хочешь? - спросил колдун, усмехаясь.
Тот ничего не ответил, но на глазах его появились слезы.
- И за мгновение земной жизни готов рискнуть вечностью? - широко улыбнулся колдун. - Готов, готов, вижу… Ничего, не бойся: покаешься, отмолишь - господь твой милосерден. Говорят, своих не бросает.
Отец Варсонофий закашлялся, а колдун, велев молчаливому монаху раздеть иерея и усадить, через минуту водил крусталем по его узкой, болезненной груди. Когда же лихорадка перестала трясти его бренное тело, иеромонах хрипло сказал:
- Я буду молить Бога, чтобы он направил тебя на путь истинной веры, простил тебе твои заблуждения и принял в свои небесные чертоги.
- Спасибо, не надо, - брезгливо ответил колдун. - Я вовсе не собираюсь в его небесные чертоги. Иди с миром, отче, и не забудь об этой встрече, когда братия захочет сжечь меня на костре.
