– Зачем? Что вы намерены сделать с ним?
– Если он наведет вас на других членов «Авессалома» и вашего бывшего мужа, то какое вам дело? – спрашивает меня Ривард. – Я понимаю, вам может понадобиться некоторое время на осмысление. Мистер Догерти сопроводит вас вниз, когда вы будете готовы. Всего доброго, мисс Проктор, мистер Кейд.
Я не хочу, чтобы он уходил. Я не хочу, чтобы эти двери закрылись. Я не хочу оставаться в этом безмолвии наедине с Сэмом.
Минное поле, через которое мы потянулись друг к другу, но так и не пересекли его, превратилось во многие мили смертоносных ловушек, и теперь мне страшно даже смотреть на Сэма. Страшно, что прогремит взрыв. Я сижу на диване и жду, пока он скажет что-нибудь. Он ничего не говорит. Это молчание невыносимо.
Наконец я произношу:
– Сэм, я…
– Нам нужно идти. – Эти слова похожи на железный прут, впечатавшийся мне в живот, и я не могу дышать от боли. – Мы должны найти Саффолка. Если кто-нибудь увидит эту запись, тебе конец.
Я хочу сказать ему, что не делала этого, что никогда не видела жертв Мэлвина, что ни за что не стала бы помогать своему бывшему мужу, никогда. Но все это прозвучало бы как слабость и, что еще хуже, как ложь. То, что я увидела на экране, пошатнуло даже мою собственную уверенность. Реальность вокруг меня плывет, искажается и смещается. И я уже не знаю, что правда, а что ложь.
Сэм проходит мимо меня и направляется к двери. Он не смотрит на меня. Я следую за ним.
12
Сэм
Я не мог смотреть на нее. Гвен. Джина. Она. После всех ужасов, которые нам довелось пройти вместе, я думал, что знаю ее. Я думал, что она… та, кому я могу доверять.
А сейчас мне тяжело даже сидеть с ней в одной машине. Мне хочется закричать, дернуть рычаг экстренной эвакуации и убраться отсюда ко всем чертям, потому что все вокруг отравлено, больно́ и неправильно. Когда я увидел на экране лицо Кэлли, мой мир рухнул. В прошлый раз я видел ее во время звонка по скайпу. Я был в Афганистане, готовился к вылету в миссию. Она была в восторге по поводу чего-то совершенно обыденного – новой работы, которую только что получила, теперь я вспомнил. Работы, на которую она даже не успела выйти. Я был знаком со своей сестрой не так уж долго: нас разлучили после смерти наших родителей и взяли в приемные семьи по отдельности. Я даже не видел ее до отбытия за границу. И вообще никогда не видел ее вживую. Только на экране.
Это было еще одно ее изображение, свет умершей звезды, и я неожиданно вспомнил, как изгибались ее губы, когда она улыбалась, как сияли ее глаза, когда она смеялась, и как рассказывала о своем коте по имени Фродо… и мне хочется убить женщину, которая сейчас так тихо сидит рядом со мной. Женщину, которую, как оказалось, я совсем не знаю.
Мы снова в своей собственной одежде, спортивные костюмы от «Ривард-Люкс» оставлены в комнатах для переодевания. Нам вернули рюкзаки, оружие, телефоны. Мы должны были снова вернуться к обычной жизни. Но мы далеки от этого как никогда. У меня все болит, я чувствую себя измотанным и израненным. Арендованную машину мы оставили на стоянке у здания – начальник службы безопасности Риварда гарантировал, что по возвращении нам ее вернут, а весь ущерб будет возмещен, – и мы едем в аэропорт в шикарной машине с эмблемой компании. Не в огромный аэропорт Хартсфилд, а в куда менее крупный и куда более закрытый: Декалб-Пичтри. Это место, где богачи Атланты держат свои частные самолеты и вертолеты, и на несколько секунд меня снова охватывает тоска по полету, по чистой бездумной свободе в синеве неба. Быть пассажиром, сидящим в салоне, – это совсем не то же самое.
Я думаю о том, что мог бы уйти. Сейчас это мне ясно настолько, что я почти могу потрогать эту возможность. Я мог бы сойти на следующем светофоре, поймать такси, купить билет на самолет и отправиться куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Я ничего не должен ей. Ривард не сможет добраться до меня. Видя лицо Кэлли, находящейся без сознания, зная, что случится с ней в последовавшие за этим часы или дни, я ощутил, как что-то во мне сломалось. Я считал себя прочнее. Я ошибся. Единственное, что заставляет меня медлить, когда машина останавливается на красный свет, – это то, что покину я не только Гвен. Есть и ее дети – невинные дети, которые не сделали ничего плохого, которые были рождены от убийцы и не заслуживают того, чтобы их рвали на части волки, охотящиеся за ними. Если это видео выплывет на свет, Гвен не найти безопасного убежища – нигде и никогда. И точно такая же опасность будет грозить ее детям. Я думаю о Конноре, тихом, замкнутом мальчике, который выбирался из своего кокона в те часы, когда мы вместе чинили крышу их дома возле озера Стиллхауз. Я думаю о Ланни, умной и упрямой девушке, прячущей свои раны под непроницаемой броней. Отважные дети. Хорошие дети.
«Ты не нанимался их спасать, – говорю я себе. – Ты ничего им не должен». И это правда. Я просто хочу снова ощутить себя целым. Только-только начав все это, я думал, что месть поможет мне. Потом мне казалось, что я нашел нечто похожее на мир, отказавшись от этой кровавой расплаты.
А теперь я не знаю. Я не знаю даже, стану ли когда-нибудь снова целым.
Я не обращал внимания на то, где мы едем, и теперь, когда машина притормаживает перед шлагбаумом, это заставляет меня вынырнуть из темных глубин моего разума. Мы в аэропорту, а потом проезжаем шлагбаум и оказываемся на летном поле. Мне знакомы такие маленькие аэропорты; подростком я часто ошивался в одном из них, помогая с ремонтом и техобслуживанием, – только ради того, чтобы побыть рядом с самолетами. Повзрослев, я начал собирать двигатели. Учиться летать. Как ни неожиданно, но это место несет в себе ощущение чего-то родного.
Маленький кусочек здравого рассудка, именно тогда, когда он мне нужен.
Наконец рискую взглянуть на Гвен. Лицо у нее бледное и бесстрастное, словно мрамор, но я с потрясением вижу, что по ее щекам струятся слезы. На воротнике ее рубашки темнеют мокрые пятна. Все это время она беззвучно плакала – и это редкий признак слабости с ее стороны. Если Гвен и чувствует, что я смотрю на нее, то никак на это не реагирует. Она сама смотрит прямо вперед, заглядывая – по крайней мере, судя по выражению ее лица, – в худшие из кошмаров.
В этот момент она сильнее похожа на Джину Ройял, чем когда-либо прежде на моей памяти. Вся сила и яростная, купленная жестокой ценой уверенность, свойственная Гвен, исчезла.
Машина останавливается возле частного ангара, и я выхожу. Вдыхаю воздух, пропитанный резким, щекочущим ноздри запахом авиационного топлива и масла. Меня снова охватывает бешеное желание просто повернуться и уйти прочь, позволив моей давно лелеемой ярости раствориться в холодном воздухе. А потом начать все сначала. Эта видеозапись поставила всё под сомнение. Всё, что, как мне казалось, я знал о Гвен и о себе самом.
Но когда я слышу, как открывается дверца машины, и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Гвен, до меня доходит, что она переживает тот же самый кризис, только, должно быть, куда более глубокий. Пронзающий до самого мозга костей. У нее такой вид, словно она заглянула в ад и ад посмотрел на нее в ответ.
