Я как раз запираю контейнер на замок, когда на меня падает тень, и я понимаю, что кто-то стоит за моей спиной. Резко оборачиваюсь, готовая закричать и ударить кулаком с зажатым между пальцами ключом, как научила меня мама…
Но это Далия.
– Привет, – говорит она, откидывая волосы с глаз. Совершенно такая же, как я ее помню, только волосы стали немного длиннее. Боже, какая она красивая! Красивее, чем я когда-либо могу стать. Мне хочется плакать, потому что я ужасно рада видеть ее, и я хочу обнять ее, но не уверена, что имею право это сделать. – Ты, падла, просто взяла и бросила меня. Что с тобой стряслось, скотина безмозглая?
Она взбирается на стол для пикников, который стоит на задней веранде, – мы с мамой сколотили его, но нам так и не пришлось за ним посидеть. Я залезаю следом и усаживаюсь рядом с Далией, так близко, что наши бедра соприкасаются. Сердце у меня колотится. Предполагалось, что меня никто не должен видеть, особенно из тех, кто меня знает. Я нарушила все правила безопасности.
Но это ощущается так правильно, так невероятно правильно! Пустота внутри меня исчезла, и сейчас, в этот момент, я ощущаю покой.
– Мне пришлось уехать, – отвечаю я. – Извини. Я хотела позвонить тебе, но всё пошло кувырком. А потом все вокруг просто ополчились на нас. Ты же слышала об этом, верно?
– Да, – тихо говорит она. – Это правда, что ты убила старшего сына Лэнсела Грэма?
Кайл Грэм действительно мертв; его привезли в больницу, но не смогли спасти. Я в шоке от того, что моя подруга могла подумать, будто я это сделала.
– Что?.. Нет! Блин, да кто вообще это сказал?
– Все, – отзывается Далия и пожимает плечами. – Ну, его похоронили, так что это могло оказаться правдой, верно? А ты крутая. Говорили, что его отец был чокнутым убийцей. И твой тоже…
Это звучит наполовину вопросительно, и я не хочу отвечать. Вообще. Это очень тихий вопрос, но он кажется тяжелее, чем весь земной шар. Я никогда не рассказывала Далии про папу. Не то чтобы я этого не хотела, однако существовали правила. Мамины правила.
К черту маму! Мама наловчилась врать – и нам, и, может быть, даже себе самой. Но я не хочу больше никогда врать Далии. Сидя здесь, на солнышке, рядом с ней, и чувствуя что-то настоящее, пусть даже я не совсем понимаю, что это, но что-то важное… нет, я не буду лгать.
Протягиваю руку и легонько глажу ее по пальцам. Она не смотрит на меня, однако поворачивает кисть руки, и наши пальцы переплетаются. Мой пульс ускоряется, потому что это… что-то сильное. Что-то правильное. Раньше мы иногда держались вот так за руки. Я думала, что это потому, что мы лучшие подруги.
Но теперь я думаю, что есть другая причина.
Я могу довериться Далии. Я должна довериться ей, потому что, если не сделаю этого, я буду совсем как мама. Лгуньей.
– Мой отец – монстр, – говорю я ей. – Это всё правда. Он насиловал, пытал и убивал девушек – совсем чуть-чуть старше, чем мы сейчас.
Далия поворачивается и смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Блин, мрак!.. А вам не было страшно?
Я слегка пожала плечами:
– Мы же не знали. Для нас он был просто… ну, понимаешь, просто папой. Иногда выходил из себя, но ни разу не ударил нас, ничего такого. Он просто любил, чтобы все было по правилам.
Далия покусывает губу – у нее есть такая привычка, когда она нервничает. Я вижу, как чуть заметно поблескивают ее зубы.
– Я слышала, что он делал это прямо в вашем доме…
– Не в доме. В гараже, – поправляю я. – Он постоянно держал его запертым.
– И все же…
– Да, – тихо говорю я. – Знаю. Это жутко.
У меня ощущение, будто я сбрасываю со своих плеч тяжелые валуны, рассказывая ей об этом. У меня кружится голова от ощущения легкости. От ощущения безопасности.
Далия по-прежнему держит меня за руку, и я чувствую каждую бороздку на подушечках ее пальцев, каждый удар ее пульса. Мне жарко от солнца и лень шевелиться, и впервые за долгое время весь хаос внутри меня прекращается.
– Слушай, – говорю я, – у тебя все еще фигово с испанским?
– Совершенно фигово, – отзывается она и смеется – не потому, что это забавно, но от облегчения, что мы сменили тему. – No se habla
[17], правда-правда. – Но смех быстро умолкает, и она бросает на меня взгляд из-под густых бархатистых ресниц. Ресницы у Далии пышные и мягкие, не то что мои, которые слипаются «стрелками», когда я их крашу. Сегодня на мне вообще нет макияжа, и сейчас я чувствую себя голой. Глаза у Далии голубые, очень яркие, как озеро в ясный летний день, с легким оттенком зелени вокруг зрачка. Она одета в толстый свитер, куртку с капюшоном и черные перчатки без пальцев. Отдельные пряди ее белокурых волос окрашены в зеленый цвет – изумрудный у корней и выцветающий к кончикам. Она похожа на русалку-панка.
– Так вот, – говорит Далия. – Я написала тебе миллиард эсэмэсок. Засыпала сообщениями. Но ты так и не ответила.
– Я не могла, – отвечаю я. – Нам пришлось выбросить все наши телефоны и купить новые.
– Потому что… потому что вас искали копы?
– Не копы, – поправляю я. – Мы не сделали ничего плохого. Нет, это из-за моего отца. Он сбежал из тюрьмы.
– Да, знаю, но я думала, что его поймали… – Глаза Далии широко раскрываются, она смотрит на меня так, словно я – что-то дивное, трагическое и ужасное одновременно.
– Нет, поймали всех остальных, кто сбежал вместе с ним. Он все еще на свободе. Непонятно где. – Я вздыхаю. – Вот почему я не должна была ни писать тебе, ни звонить, ничего. Потому что мы стараемся сделать всё, чтобы он нас не нашел.
– Значит… тебе нельзя быть здесь?
– Совсем нельзя, и если кто узнает, то на меня жутко разозлятся.
– А-а… и где ты сейчас живешь?
Я хочу сказать ей, очень хочу, и сказала бы, если б это касалось только меня… но это означает отдать в ее руки жизнь Коннора, не только мою, а я так не могу. Я должна заботиться о нем, особенно после того, как мама… оказалась тем, кем оказалась.
– Поблизости, – отвечаю я. – Но я не могу сказать тебе. Это не потому, что я не доверяю тебе, просто…
– Нет-нет, я поняла. Я никому не скажу. Я не видела тебя здесь. – Она поворачивает голову и смотрит на меня в упор, и это просто головокружительно. – Я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой, Тана.
От этого у меня перехватывает дыхание, я дрожу и надеюсь, что она этого не чувствует. И снова меняю тему.
– Не знаешь, кто разгромил дом? – Машу рукой назад, в сторону коридора, кухни, всего этого беспорядка.
– А, это… – Далия наматывает прядь своих волос на указательный палец и тянет за нее. Выглядит мило. – Ну, ты же знаешь этого козла Эрни из города? Это он и его дружки-бейсболисты из старшей школы. Копы два или три раза забирали их. Извини. Я собиралась прийти и прибраться, но боялась, что меня тоже арестуют. Мои родители не поняли бы этого. Они вообще мало что понимают. – Снова косится на меня, и я что-то инстинктивно вижу в этом взгляде, а потом снова перестаю видеть, но неожиданно ощущаю жар, вспыхнувший под всеми слишком теплыми шмотками, которые на мне надеты.
