Она не кричит, не плачет и не ругается. Она улыбается так, будто только что увидела чудеснейший сон, и смотрит на меня так… так, как Хавьер смотрит на Кецию, как Сэм иногда смотрит на мою маму, и у меня перехватывает дыхание, потому что я была права и это прекрасно. Это чувствуется как нечто невероятно прекрасное.
– Ну, привет, а я все гадала, когда ты наконец дойдешь до этого, – говорит Далия, и это заставляет меня рассмеяться от изумления и паники. Ее ленивая, нежная улыбка угасает. – С тех пор как ты исчезла, я каждый вечер плакала, прежде чем уснуть. Ты об этом знала?
– Нет. Почему? – Я честно не понимаю этого, потому что всё происходит слишком быстро и я не успеваю осознать.
– Потому что я люблю тебя, балда. – Далия хватает подушку и снова бьет меня, отчего волосы падают мне на лицо, и я начинаю смеяться, и она снова целует меня.
Это по-прежнему глупо. Я знаю, что это глупо. И опасно. Но это не кажется чем-то неправильным. Я больше не чувствую себя неправильно.
16
Гвен
Всё неправильно. Я чувствую себя так, словно меня вскрыли и выпотрошили дочиста, и я даже не могу сказать, что это больно, потому что я ощущаю… ничего. Ни страха, ни злости, ни ярости, ни любви, ничего, кроме гулкой тишины в голове и сердце.
Я не человек, я оболочка человека. Может быть, я всегда была оболочкой, потому что если эти видеозаписи настоящие, значит, я никогда не была тем, кем себя считала.
Сэм сидит за рулем. После долгого тяжелого молчания он спрашивает:
– Где тебя высадить?
По его резкому тону понятно, что ему не хотелось говорить даже этого. Я с трудом сглатываю и закрываю глаза.
– Вот как, – говорю я. – Всё кончено.
– Всё кончено еще с Атланты, – напоминает он. – Ты действительно думала, что это не так?
Это больно, но одновременно я не могу отрицать, что Сэм прав. Конечно же, он должен бежать от меня как от чумы, он больше не знает, кто я и что я. То, что известно Сэму, предполагает, что я могла быть тайной сообщницей Мэлвина, или действовать против Мэлвина, или быть сумасшедшей, которая делала то и другое разом.
– Понимаю, – роняю я, имея в виду именно это.
У меня больше нет опоры под ногами. Потеряв своих детей, я лишилась всего своего мира. Мне все равно, где Сэм оставит меня – на обочине этой дороги вдали от людского жилья или посреди многолюдного города. Он мог бы пристрелить меня и сбросить в океан, и, наверное, мне было бы все равно. Внутри я чувствую себя мертвой. Мне нужны мои дети, а я им не нужна, и как мне жить после этого?
Долгое время Сэм больше не заговаривает со мной. Миля за милей с шорохом ложится под колеса, когда мы сворачиваем прочь от Нортона и снова выезжаем на трассу. Оцепенение не отпускает меня, однако в пустоте у меня внутри возникает что-то еще. Странное, безрассудное чувство. Стремление к цели. Если я не могу защитить своих детей одним способом, то сделаю это по-другому.
«Авессалом» превратил меня в худшего из возможных противников: такого, которому нечего терять и нечего больше бояться. Единственное, посредством чего Мэлвин мог воздействовать на меня, – это мои дети, но теперь их безопасность уже не в моих руках, и значит, у меня теперь нет причин быть осторожной.
Или невидимой.
– Далеко до следующего города? – спрашиваю я Сэма.
– Полчаса до населенного пункта, достаточно крупного, чтобы можно было считать его городом, – отвечает он. – А что?
– Высади меня там, – прошу я. – Он меня найдет.
– О чем ты говоришь?
– Мэлвин найдет меня. Я постараюсь, чтобы он меня нашел. – Могу представить, как это будет: мгновение невнимательности, и он вдруг окажется рядом со мной. Набросится на меня, ударит по голове или вырубит шокером. Я приду в себя так же, как все его жертвы: беспомощная, подвешенная на цепях, охваченная ужасом и болью. И эта боль не прекратится, пока я не умру. – Мне просто нужно сделать всё, чтобы ты нашел его и убил. Мне все равно, что он сделает со мной. Я могу выманить его из логова, чтобы ты его выследил.
– Ты же не имеешь в виду…
– Имею. Он будет сохранять мне жизнь так долго, как только сможет, так что у тебя будет время. Даже если будет слишком поздно спасать меня, он еще долго не расстанется с моим трупом, будет измываться над ним, пока не удовлетворится. Я буду последней, Сэм, даже если ты не сможешь добраться до него прежде моей смерти. Ты можешь остановить его. Я могу заставить его потратить немало времени, чтобы это продолжалось до тех пор, пока ты его не найдешь. Он не должен добраться до моих детей. Это всё, что сейчас имеет для меня значение.
Сэм неожиданно сворачивает к обочине дороги, хрустя гравием, и машина раскачивается на рессорах, когда мимо нас проносится дальнобойная фура, за ней другая. Ставит машину на ручной тормоз и поворачивается лицом ко мне. Я не могу понять, о чем он думает, пока Сэм не произносит:
– Черт побери, Гвен. Если ты сказала правду об этом видео… – Он на секунду прикрывает глаза, и я наконец опознаю выражение его лица. Это застывший, отстраненный взгляд человека, перед которым предстало нечто ужасное. Я гадаю – быть может, у меня сейчас такое же лицо? – Если ты всего этого не делала, тебе нужно жить – ради твоих детей. Ты это знаешь.
Я и так думаю о детях. Только о них я и думаю. О том, как Ланни смотрела мне в лицо и отрекалась от меня раз и навсегда. Мои дети заслуживают моих последних, самых отчаянных усилий, призванных защитить их, пусть даже это навсегда разлучит их и меня. Я не могу доказать, что невиновна. Но я могу спасти их, и не важно, верят они мне или нет.
– Это правильный способ, – говорю я Сэму. – Это единственный способ.
– Я не могу позволить тебе сделать это.
– Ты не можешь остановить меня.
Он качает головой и говорит:
– Тебе лучше будет вернуться к Риварду. Тот наведет тебя на «Авессалом», а «Авессалом» приведет к Мэлвину. Тебе не нужно делать это таким способом.
– Это слишком долго.
– Ты не можешь подставиться вот так, словно какая-нибудь… жертвенная овца.
– Почему нет? – Я поворачиваюсь к нему, и он вздрагивает, увидев мое лицо. – Если я уже мертва для людей, которых люблю, я с тем же успехом могу умереть за них.
Эти слова звучат бесстрастно, и я действительно вижу в них смысл. Сейчас мне кажется, что Сэм Кейд жалеет меня, думая, что я сломлена. Но я не сломлена. Я выковала себя заново из множества кусочков, превратив в стальной прут. Во мне не осталось ничего мягкого.
Я больше не могу сломаться, потому что все сломано прежде.
– Если хочешь оставить меня здесь – оставляй, – говорю я. – Я пойду одна. Но я намерена найти Мэлвина Ройяла. Это все, что мне осталось сделать в этом мире.
Сэм сглатывает. Я не знаю, когда в последний раз видела его таким неуверенным, как сейчас, в эту минуту. Сейчас я словно бы с расстояния в тысячу миль окидываю взглядом то влечение, которое испытывала к нему, то безнадежное желание пересечь минное поле и отпустить прошлое, хотя бы ненадолго.
