Пленум протест удовлетворил, информация об этом была опубликована в «Бюллетене». Я ходил с журналом и показывал его знакомым. Все меня поздравляли и хвалили: вот это да! Акции мои как юриста поднялись, я знал, что меня выдвигают на должность старшего консультанта.
Но судьба распорядилась иначе. Общественная жизнь захватила меня. Нетерпимость к несправедливости, желание помочь товарищам выдвинули меня на комсомольскую работу. Я был избран секретарем комсомольской организации Верховного суда. Были, видимо, кроме энтузиазма, и некоторые организаторские способности, так как наша структура стала одной из лучших в районе. Знали меня и как постоянного лектора райкома комсомола, внештатного инструктора отдела пропаганды. В общем, на очередной районной конференции меня избрали членом бюро райкома. Надо было разрываться на две или даже три части.
Единственное, что меня спасало, — это изменение в лучшую сторону всей моей жизни: я женился 4 июля 1950 года. Моя Деля полностью понимала и поддерживала меня. А ей всегда было нелегко, ведь меня почти не было дома. Наш первенец Сережа воспитывался практически без родителей — бабушкой Любовью Герасимовной и соседкой Розой Григорьевной. Жил он в своей половине комнаты, отгороженной занавеской, где играл, делал уроки и заводил грампластинки на проигрывателе, в основном революционные песни.
Брат унаследовал от отца его конформизм, но он трансформировался в нечто очень странное. Например, в то же пристрастие к революционным песням, жанру очень специфическому, нагруженному исторической семантикой. Возможно, это был первый шаг брата к профессии историка, причем по кафедре истории КПСС — при своем крайне скептическом, ироническом и в то же время компромиссном уме он прочитал всего Ленина, не исключено, что его как читателя следовало занести в Книгу (рекордов) Гиннесса. Правда, эти самые революционные песни я помню плохо: если к ним в каком-то смысле можно отнести «Гуантанамеру», тогда да — было такое. Много раз.
От Розы Григорьевны в моей памяти остались только имя и отчество. Я всегда думал, что это такая наша родственница, тем более что имя и отчество были вполне подходящими для маминой линии. Оказалось, соседка. Коммунальный быт и в самом деле оказывался совсем не линейным — тут были и соседские доносы в органы, и самая главная помощь, помощь в воспитании ребенка.
В этой части мемуаров папа как-то широко распорядился временем — от свадьбы в 1950-м до революционных песен, которыми увлекся брат, а это, пожалуй, начало 1960-х.
Отец не дожил до золотой свадьбы две недели. Мама пережила его на несколько месяцев. Два кадра — медовый месяц в Одессе, папу, маму и Эмму Мхитарян (без нее мама не могла провести даже медовый месяц) сносит волной, они загорелые и счастливые; затем — два года спустя, лето 1952-го: съемная дачка на Лосиноостровской, лето, жара, усталая, исполненная материнства, но веселая мама, давно не стриженный отец, без рубашки, в широких полотняных белых штанах поднимает своими огромными руками моего полугодовалого брата. Интересно, кто снимал…
После моего довольно острого выступления на городской комсомольской конференции мною заинтересовался МГК ВЛКСМ. Пригласили на беседу, а затем я был отозван на общественную работу и стал инструктором орготдела Московского комитета комсомола.
Заведующей нашим боевым отделом была фронтовичка Лия Кутакова, создавшая дружную, веселую команду, которая задавала тон в работе комсомольских организаций города. Секретарем горкома, ответственным за организационную и кадровую работу, был В.Я. Павлов — очень знающий и собранный, но несколько занудливый человек. Каждую неделю он проводил совещания, на которых в пух и прах разбивал наши отчеты за неделю, ехидно наставлял.
Заканчивал так: а теперь, ребята, сели на мотоциклы и вперед, на места! Рабочий день четко делился на две половины: до обеда — в организациях, на заводах, в НИИ и вузах, а вторая половина — за рабочим столом в МГК, отписаться, заполнить бумаги, дозвониться по срочным делам.
Нашим кумиром и строгим преподавателем был Георг Мясников — второй секретарь МГК, безбоязненно, на равных беседовавший с любым министром и с партийным руководителем: «Комсомол требует!» Ему шли навстречу без всяких оговорок.
Георг Мясников был воплощением эффективного управленца тех времен. С 1951-го — второй секретарь МГК, всего на два года старше отца, казался возрастным и мудрым товарищем: весь в клубах папиросного дыма, крупно вылепленная голова, очки. Молва приписывает ему инициирование комсомольских рейдов против стиляг, но не думаю, что такого рода замыслы исходили от номенклатурных низов столицы — кампания-то была всесоюзная. Потом он много лет работал на разных партийных позициях в Пензе, был, что называется, «народным секретарем». Такая фигура, дозированно сочетавшая самостоятельность, независимость и соблюдение идеологического и номенклатурного канона, была бы замечена и сейчас. Но, как и в те времена, никто бы не дал подобного рода управленцу выдвинуться на первые позиции в регионе или взлететь слишком высоко в иерархии центрального аппарата.
Работал Мясников с юмором. Например, в субботу собирал нас к концу дня и, улыбаясь, говорил: «Ребята, сейчас мы едем на Пироговское водохранилище — завтра всемосковский слет туристов». И мы бросались к телефону, чтобы предупредить домашних, что дома будем только в понедельник. Затем грузились на катер и на легкой волне неслись к заданной бухте, ставили палатки, разводили костры, пели, пели и пели комсомольские песни, организовывали молодежь на завтрашний день. Все были свои, понимали нас с полуслова. Самым лучшим блюдом нашей походной кухни было ведро компота, которое торжественно выпивалось утром перед туристской эстафетой. Зимой вставали на лыжи. При нашей городской зачуханной жизни мы смогли их освоить в комсомоле, когда нам было уже по 28 лет.
Соревнования устраивались на трудной, незаезженной местности — на базе «Спартака» в Планерской. Трассы проходили по долинам, но в основном и по взгорьям. Тяжко было идти стандартную трассу — 10 или 15 км, но надо было показывать пример братве, и на расхлябанных прокатных лыжах с мягкими креплениями мы отважно карабкались по склонам и кубарем летели вниз. Это было счастливое время.
Спорт — важнейшая составляющая жизни родителей. У мамы был высокий разряд по спортивному туризму — она водила в опасные горные походы своих учеников-старшеклассников, были переходы по всяким там ледникам и перевалам и во взрослых компаниях — там, по крайней мере, она не несла ответственности за жизни подростков. Разумеется, всё это проходило не без приключений. Например, в 1950-е годы произошла история, словно бы списанная с известного анекдота: в горной Сванетии они наткнулись на абрека, который скрывался в горах и не знал, что Великая Отечественная уже закончилась. А на базарах в отдаленных закавказских регионах альпинистки-скалолазки в спортивных шароварах производили фурор — местные жители такого никогда не видели.
Огромный свод семейных фотографий — все на лыжах. Сколько себя помню — впереди маячат отцовская спина и голова в старомодной лыжной шапочке, я — за ним. Однажды он так на моих глазах долетался «кубарем» — сломал плечо, врезавшись в сосну. Друзья написали ему в больницу, в травматологию ЦКБ, что-то вроде: «Небось повсюду вазы, ковры и унитазы, а в унитазах — черная икра… Но всё же, право слово, выписывайся, Вова, тебе помогут только 300 грамм…» Или 200, уже не восстановить по памяти…
