Братец всегда испытывал слабость к таким сделкам, не мог устоять перед тараторящими торговцами, а те каждый раз подсовывали ему медь под видом золота. Трифолд стиснул зубы, сжал кулаки, и тупая сторона лезвия-лепестка впилась ему в ладонь. Он рывком соскочил с постели, обхватил горло девушки рукой и дал ей почувствовать прикосновение ножа. Он обнаружил, что тяжело дышит – слишком долго пришлось контролировать дыхание. Учащенные вдохи и выдохи плавно превратились в смех, и Доу сдавил девушку сильнее.
– Кто же это обкрадывает любовников, а? – проговорил он прямо ей в ухо.
– Как правило, те, у кого нет денег, – ответила Нэнси. Голос у нее оказался спокойным и безразличным, словно никто не прижимал острое лезвие к ее горлу.
– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты не кричишь сейчас от боли. У меня в мешке припрятано несколько побрякушек против воров. Одна из них могла оттяпать тебе руку. Чтобы ты знала, я наблюдал за тобой. Я ждал, когда ящерица укусит тебя, но, похоже, мне подсунули фальшивку.
– Значит, ты глупец, – сказала девушка. – Ты веришь в магию? Это ведь всего лишь сказка для детишек и наивных глупцов. Для уличных простофиль. Но ты не ребенок. Значит, ты один из доверчивых дурачков? Пусти меня. Надеюсь, ты извлек из этого кое-какой урок и это изменит твою жизнь, Доу Трифолд. Магия? Это все ложь.
Он моргнул и потряс головой. Он был на взводе, но она несла такую чушь, что ему захотелось все это опровергнуть. Дядюшка сказал ему однажды, что люди больше склонны верить большой лжи, нежели маленькой, но это же просто нелепо.
Он отшатнулся.
– Тебе повезло, Нэнси. В любую другую ночь ты осталась бы без пальца. Клянусь Богиней, да ведь ты живешь в Дариене! Здесь есть целые улицы с магазинами, и в каждой витрине взгляд за что-то да зацепится.
Ты наверняка видела хоть что-то магическое, предмет или заклинание, что-нибудь, что не поддавалось объяснению.
– У вас на улицах полно лицемерия, к тому же я выросла в другом конце города, там, где не занимаются такой чепухой. – Она сделала глубокий вдох, словно ей было больно говорить. – Там, где вдоль реки стоят ночлежки, ясно? Мы не видели ваших расчудесных волшебных витрин вокруг Файвуэй или Рэд Конерс. Я как-то раз видела глотателя огня, но у него что-то текло с подбородка, и мне стало ясно, что никакой магии в этом нет. А еще я месяц прожила с фокусником, хотя он был скорее лжецом и карманником, если уж начистоту. И в этом я тоже не нашла ничего сверхъестественного, если, конечно, не считать умения вытягивать деньги из дураков. А я не дурочка, Доу! Я не тупая, как все эти важные шишки из знатных семей, которые наматывают круги по дорогам и принимают участие в представлениях, разглагольствуя о вине и… все такое.
Он посмотрел на Нэнси почти с беспокойством. Она едва заметно покраснела, говоря и размахивая руками. Словно нежный, смеющийся цветок, который повстречался ему прошлым вечером, был всего лишь картинкой. Ролью, которую она играла.
– Слушай, – начал он.
Она помотала головой.
– Не знаю, где вырос ты, хотя, судя по твоей самоуверенности, ты всегда знал, что без ужина не останешься. Я не злюсь на тебя за это, Доу. Мир должен быть таким для каждого. Но он не такой. Наверное, ты думаешь, что город – это место, где закон одинаков для всех, а Двенадцать Семей ночами не спят, переживая о бедняках в ночлежках.
– Ты не знаешь, где я рос, – сказал Доу. Она подняла голову и молча ждала, что он скажет дальше. Он немного покраснел. – На Тисовой улице, возле главной дороги.
– О, ты, должно быть, так страдал, Доу. Я не знала.
– Там тоже были бандиты, знаешь ли.
– Нет, Доу. Бандиты – это те, кто внушает тебе ужас и перерезает горло. Они заполонили улицы вокруг Файвуэй, а в таких модных местечках, вроде Тисовой улицы, и не появляются. Ты и впрямь не знаешь жизни.
Он нахмурился, раздосадованный собственным желанием доказать ей, что он вырос в нищете, хотя это было не так. Отец с матерью жили в собственном доме, пусть и с обшарпанными стенами и изредка мелькавшей по углам крысой. Он подозревал, что стоит ему упомянуть о крысе, как Нэнси поведает какую-нибудь ужасную историю о том, как ей приходилось их есть.
– Если ты в таком восторге от своих ночлежек, как же ты оказалась по эту сторону реки? – спросил он.
– Я ушла оттуда, когда лихорадка перебралась через пристани. Слишком много трупов, которые даже некому было убирать. Я видела детей, лежавших под солнцем; над ними кружили мухи, и в этом тоже мало волшебного. – Она вздрогнула, взгляд ее остекленел. – Я думала, в этой части города будет почище, и я не ошиблась. Здесь телам хотя бы не позволяют долго лежать – нет, только не здесь. Я работаю как проклятая на Баскера, и он, по крайней мере, меня не трогает, что тоже само по себе необычно. А если я встречу мужчину, который мне понравится, я, возможно, позволю ему купить мне выпить и украсть меня до утра. И я не жалуюсь, Доу. Во второй раз ты был куда медленнее.
Доу уставился на нее. Продолжать размахивать ножом? Это грубо, так что он принялся вычищать лезвием грязь из-под ногтей.
– Но быть не может, чтобы ты ни разу не видела магии… – продолжал он упрямо, твердо вознамерившись переубедить ее.
Нэнси вздохнула.
– Я не разбрасываюсь деньгами, шатаясь по главным улицам, Доу. Выложить дневное жалованье за липкий кусок хлеба? И это еще, считай, повезло. Я считаю каждую монетку и когда-нибудь скоплю достаточно, чтобы купить где-нибудь комнатушку или две, и все благодаря этому. – Едва прозвучали последние слова, она закрыла рот, будто и так наговорила слишком много откровенностей.
К его досаде, она склонилась к нему и, положив ладонь ему на руку, заговорила медленно, словно объясняла очевидное бредившему человеку:
– Зеваки каждый день теряют кошельки, глазея на какого-нибудь уличного волшебника. Это лишь хитрый трюк. Зоркий глаз и проворные руки, вот и вся магия, – сказала она. – Хочешь, покажу тебе фокус с исчезновением монетки? Я умею. Один мальчишка научил.
На его глазах она взяла монетку и сдвинула ладони так, чтобы монетка спряталась, а затем приставила одну руку к другой руке и разжала пальцы на обеих. Очень недурно. Вид у нее был совершенно спокойный и даже слегка сочувствующий. Доу понял, что хочет убедить ее во что бы то ни стало, хотя бы ради того, чтобы лишить иллюзий, которые цвели в ней пышным цветом. Не то на пользу обществу, не то просто потому, что он очень сильно хотел доказать девушке, что он прав, а она ошибается.
Ему на ум пришли три доказательства, которые можно продемонстрировать, не сходя с места. Доу улыбнулся, спрятал нож в карман и подтянул поближе свой заплечный мешок. Похлопал по выпуклому наружному карману.
– Я могу показать тебе магию, Нэнси. Но после я потребую извинений.
Он уже собирался ослабить шнурок, но вдруг засомневался. Что, если все это тоже игра? Вдруг она просто хочет, чтобы он выложил самые мощные вещи? Что ж, он готов был поклясться, что кусающаяся ящерица точно входит в их число. В конце концов, он выложил за нее брату кругленькую сумму. Когда девушка села и посмотрела на него, приподняв одну бровь, Доу вытянул руку и жестом указал на ее блузку. Она достала ящерицу из-за пазухи и протянула ему. Сначала Доу опасался, что ящерица оживет, но потом, хмурясь все сильнее, понял, что в его руке лежит неподвижный тяжелый кусок металла. Он резко швырнул его на столбик кровати, а затем снова сел, скрестив ноги, и бросил ненужную вещь в недра мешка.
