– Миледи! – повторил он. – Король Йоханнес, ваш племянник…
– Да, я поняла. Столь важные новости следует сообщать в частном порядке. Вы свободны, капитан. Готовьте армию Саллет. В городе будет неспокойно. Я подойду через минуту.
Капитан поклонился, его смятение лишь усилилось от ее реакции. Он вышел из камеры и бросился прочь, а леди Саллет обернулась к Теллиусу, который все это время наблюдал за ней с абсолютно бесстрастным выражением лица.
– Да, – сказала она. – Из всех жителей Дариена лишь мы с вами понимаем, что случившееся этой ночью будет лишь на пользу.
– Вы не выглядите… расстроенной, миледи. Он был не самым любимым вашим племянником?
Леди Саллет на секунду опустила веки.
– Я скорблю об утрате, минейр. Я лишь предпочитаю не демонстрировать этого. Йоханнес был глупцом, но… добрым глупцом. Безобидным глупцом. Он заслуживал лучшего, чем быть убитым, как его отец. Но, разумеется, это означает, что ваш голем остался без хозяина. Ценность этого существа, несомненно, теперь упадет, ведь он допустил смерть Йоханнеса. Или, возможно, существо уже уничтожено. Здесь, в этой маленькой комнате, в этой тишине, мы не можем знать наверняка, и все же вы должны принять решение. Быть может, в эту самую минуту голем лежит разломанный, и тогда вы не представляете для меня совершенно никакой ценности. А теперь, в гневе, какой я предстану перед вами: злой или великодушной?
Теллиус нервно сглотнул, видя, как блестят ее глаза.
– Скажите мне командную фразу, – продолжала Саллет. – Забирайте мешочек с золотом, что мы конфисковали у вас, и уходите из Дариена сегодня же ночью. Это мой вам приказ. Иначе вы умрете здесь, в этой камере. Какой мне прок от защитника, который не смог никого защитить?
– Чтобы пройти мимо мальчика, потребовалась бы целая армия, – сказал Теллиус с такой уверенностью, что леди Саллет моргнула.
– Выбирайте, минейр Теллиус. Не тратьте мое время. Я предлагаю вам жизнь и ваш кошелек. Или же – смерть и ничего больше.
Он жестом указал на цепи, и она бросила на стол маленький ключ, придерживая его указательным пальцем и вопросительно приподняв брови. Теллиус вздохнул.
– Произнесите следующие слова, миледи: «Жонглер просит тебя». Только это и ничего больше. С этого момента и до тех пор, пока кто-то из нас причинит ему вред, он станет подчиняться вам.
– Если вы солгали, минейр Теллиус, я заставлю вас пожалеть о том, что вы затеяли эту игру, – предупредила она.
– Конечно, миледи, – ответил старик.
Теллиус дернулся, и кандалы со щелчком раскрылись. Леди Саллет опустила взгляд на стол – туда, где, как она думала, под ее пальцем лежал ключ, но его там не оказалось.
– Тогда идемте, минейр, – сказала она. – До тех пор, пока я не найду голема и не скажу ему фразу, вы останетесь моим пленником. Изобразите горе на лице или, если хотите, злость. Король мертв, убит в Канун жатвы, главную ночь в году. Должно свершиться правосудие. И, что еще важнее, должно последовать наказание.
Когда звуки стихли, Нэнси подождала еще некоторое время, прежде чем открыть балконные двери, непрерывно уклоняясь от кромешного пламени. Странная статуя мальчика пропала, и Нэнси почувствовала облегчение: это существо чем-то ее смущало. Глаза девушки застилал едкий дым. Она закашлялась, сразу вспомнив, что человек умирает не от огня, а от отсутствия воздуха, так все говорят. Она оглянулась на почерневший балкон, затем на огонь, уже заливший, словно жидкость, стены и потолок. Нэнси смотрела на пламя, которое издавало звук, напоминающий не то дыхание, не то шелест переворачиваемых страниц. От жара ее длинные волосы сделались хрупкими, она почувствовала, как во рту пересохло, пока она, открыв рот, пыталась глотнуть хоть немного воздуха. Магии в ней не осталось, и теперь она чувствовала себя словно на последней стадии лихорадки, будто хмельная ночь наконец закончилась и теперь ей предстояло, шатаясь, идти домой по тихой рассветной улице. Если только она сумеет выбраться.
Новая волна острого жара хлынула на нее, в кожу словно вонзили тысячу игл, и это вернуло Нэнси в реальный мир. Она не могла выйти той же дорогой, по которой пришла, – выхода там больше не было. Огонь стоял стеной, и пройти сквозь него было невозможно.
Дым был такой густой, что она почти ничего не видела, но все-таки ей удалось заметить на другой стороне коридора открытую дверь, за которой не мелькали языки пламени. До нее можно было добежать всего лишь несколькими прыжками, но от жара воздух стал таким плотным и горячим, что было невозможно дышать, и девушка чувствовала, как трескаются ее губы. Подняв руку, чтобы защитить глаза, Нэнси попятилась к балкону и снова оказалась на нем, оставив двери открытыми. Жар лизнул ее, а сквозь двери повалил такой густой дым, что чистого воздуха совсем не осталось. Девушка прикрыла рот рукавом, наполнила легкие, а затем, задержав дыхание, бросилась вперед. Она мигом проскочила коридор, ощутив его как одну обжигающую вспышку, и захлопнула за собой дверь, словно заслонку печи. Одежда на ней, на мгновение опаленная огнем, медленно тлела. Нэнси утратила контроль над огнем, которым повелевала прежде.
Пройдя в глубь комнаты, она увидела тело короля Йоханнеса де Женереса, он был мертв, лицо его посинело, а в груди и лбу зияли страшные черные дыры. Похоже, лицо, отчеканенное на всех монетах, еще недавно было лицом обычного человека, немного похожего на Доу Трифолда. Смерть сделала его маленьким и жалким. Она уже видела прежде, как смерть меняет человека, подумала Нэнси: когда страж избил ее отца. Хотя он был сильным человеком, что-то сломалось в нем под ударами тяжелых сапог. Он медленно истекал кровью, пока вся грудь не оказалась запятнана ею.
Отец умер через несколько дней, так и не очнувшись от лихорадочных снов. Никто не понес наказания – до сегодняшней ночи. Нэнси подумала об огромном обугленном трупе на балконе. Она улыбнулась сквозь слезы и вытерла их с таким нажимом, что на лице остались светлые дорожки.
В гудящей тишине она моргнула, пытаясь сосредоточиться. С тех пор прошло много времени. Она подумала, что Доу уже поглотил пожар, который она устроила. Вне всяких сомнений, огонь поглотит и ее, когда сгорит дверь. Она отвела взгляд, до сих пор прикованный к телу короля, зная, что теперь должна двигаться быстрее. Из раны на руке по-прежнему сочилась кровь, и Нэнси хотелось лишь одного: свернуться калачиком и уснуть. Вдоль одной из стен шел ряд окон, хотя казалось, что в их расположении нет никакого смысла. За ними оказался внутренний двор, хорошо просматривающийся из королевских покоев.
Нэнси сдернула с кровати простыни, принялась рвать их и связывать вместе. После нескольких лихорадочных движений Нэнси поняла, что плачет и задыхается. Рука болела так, словно к ней прижали раскаленное клеймо. Нет. Она не будет паниковать. Она возьмет себя в руки.
Было странно не чувствовать ни следа магии внутри себя, никакого огненного моря. В первый раз это длилось недолго, и у нее не нашлось времени сожалеть об утрате. Прежде чем она успела осознать, что пришел конец, в коридор вышел ребенок, и магия вновь наполнила ее. Это была… действительно странная ночь. Сидя теперь и скручивая веревки из простыней, тут же пропитывающихся ее кровью, она ощущала пустоту, словно зуд, не дававший ей покоя несколько дней, утих. Блаженное облегчение и в то же время провал, утрата. Нэнси потерла глаза, а затем провела ногтем по поверхности языка.
