Садлер не видит Энн, но если она посмотрит вперед, то поймет, что они в порядке и при этом в полном дерьме. Больше всего на свете Садлер хочет потянуться и коснуться длинного когтя на ноге ловца. Но это подействовало бы как магнит. Чудовище мгновенно бы схватило его, заключив ласкающую руку в крепкую хватку. Внутри закипает сильное желание смерти, и Дориан чувствует, как рука движется вперед против его воли.
Нога ловца поднимается, и тот тихо скрывается из вида.
Придя в себя, Дориан вспоминает, что еще должен убрать Энн с дороги, поэтому тихонько толкает макушку ее головы босой ногой, надеясь, что она не вскрикнет. Садлер больше не чувствует ее прикосновения, и Энн выскальзывает из решетки на открытый воздух. Касаясь широкими плечами краев кабельных трасс, директор пробирается назад, не сводя глаз с дремлющего ловца.
Наконец Дориан выбирается, прислоняет палец к губам, берет решетку и осторожно закрывает ее за собой. Он чувствует прилив жара и покалывание в щеках. На его коже выступают бусины пота. Энн выглядит его полной противоположностью: на ее белом, как мука, лице застыло мрачное выражение. Дориан указывает на спящее внутри кабельной шахты существо. Она всматривается, и при виде чужого заметно сглатывает. Энн что-то показывает жестами, значение которых Дориану неизвестно, а потом указывает на большой предохранительный блок с затененным краем.
Они пробираются через открытое пространство. Это самые длинные двадцать ярдов в жизни Дориана. Добравшись до места назначения, они садятся рядом друг с другом. Энн тянет Дориана к себе и шепчет ему на ухо:
– Ты спас мне жизнь, сукин ты сын.
Садлер знает, что не умер бы от горя, если бы те твари ее схватили, однако он не хочет развеивать иллюзии женщины. Вместо ответа он целует ее в губы, поглощая выдох, длинными руками обхватывает талию и кивает в сторону комнаты отдыха.
Сделав последний ход, директор испытывает чувство сожаления. Ему не удалось дотронуться до одного из ловцов, и он никогда не видел собственными глазами, как оплодотворяют яйца. Он так и не закрыл «Холодную кузницу». Но если игра пойдет хорошо, то на этот раз Садлер выиграет.
Интерлюдия. Энн
Тяжело дыша, они приходят в комнату отдыха. Их щеки пылают. Это, должно быть, самый рискованный поход за сливками для кофе за всю историю человечества.
Дориан закрывает за собой дверь, и Энн проверяет вентиляционные отверстия – все они слишком узки для жуков. Толщина стен идентична толщине стен любой из лабораторий, поскольку пространство в ПСиОСИ было создано с расчетом на то, что его можно легко изменить. «Холодная кузница» должна была стать примером того, на что способны «специальные проекты». С учетом правильных настроек, конечно.
Энн не успевает и рот открыть, как Дориан оказывается сверху, и его руки начинают блуждать под ее одеждой. Они оба вспотели, пока ползали по вентиляции. Энн чертовски голодна и хочет знать, где находятся эти батончики. Сейчас ей не до эротики, хотя она подозревает, что Дориан умеет найти эротизм в самых странных обстоятельствах. Она уже сталкивалась с подобным на поле боя – несколько солдат клялись, что имели отличный «военный домкрат». Векслер никогда не пробовала экстремального секса и не собирается начинать сейчас.
Она отказывается, и Дориан не протестует.
Наверное, это то, что ей нравится в нем больше всего. Он лучше остальных ее бывших партнеров понимает границы – и, конечно, лучше, чем Блю.
– Извини… я увлекся, – произносит он. – Просто рад, что все еще жив.
В старшей школе Энн прозвали синтетическим фетишистом, и Блю была мечтой, которая стала реальностью. Когда они начали использовать тело Маркуса, чтобы спать друг с другом, Марсалис была ненасытна, будто раньше никогда не трогала другого человека. Тот факт, что Блю не родилась мужчиной, беспокоил Энн, но партнерша быстро и восхитительно адаптировалась к своей роли и смогла удовлетворить нужды Энн теми способами, которыми это не могли сделать другие.
Через какое-то время Блю начала желать встреч с Энн лично, в своем чрезвычайно смертном теле. Только вот Векслер любила Блю за синтетическое совершенство, а женское тело мало ее возбуждало. По крайней мере, так она сказала сама себе.
Теперь Энн понимает, что так было потому, что она не могла смотреть, как умирает Блю, и при этом знать, что переживет свою любовницу. Это очень сложно. И чем прочнее становилась их связь, тем болезненней была бы утрата. Энн порвала с Блю единственным в своей жизни подлым поступком.
– Эй, нам нужно поговорить, – говорит Дориан, прерывая ее мысли. Она моргает и оглядывается на комнату отдыха:
– Извини… Э-м-м, нам нужно достать припасы и вернуться к вопросу о чертовой безопасности.
– Энн, остановись, – просит Садлер и подходит к ней, прикасаясь к плечам. – Ты понимаешь, что если мы снова вернемся к припасам, нам придется сделать дюжину таких вылазок.
Векслер смотрит ему в глаза. Дориан улыбается, будто долго ждал, чтобы сказать эти слова. Ей это не нравится.
– Эй, – отвечает она. – Я же сказала, не сейчас. Нам нужно достать энергетические батончики и вернуться к…
Энн останавливается, шагает к шкафам и открывает их один за другим, находя в основном пустые полки. Она видит пластиковую посуду и кофейный сервиз, но батончиков там нет. Женщина поворачивается к Дориану.
– Вот что мы можем вытащить из ПСиОСИ, – Садлер хлопает по картонной коробке, наполненной пакетиками с порошкообразными растительными сливками, и указывает на количество. – Здесь две тысячи пакетов. В одном пакете пятнадцать калорий… Получается, всего тридцать тысяч калорий.
Энн борется с зевотой. Она не о сливках говорит.
– Есть другие припасы, – напоминает она. – Ты сказал, что здесь есть батончики.
– Мне нужно было поговорить с тобой наедине, и я думаю, что сливки оправдают себя, – он делает паузу, а затем продолжает: – Человек может существовать при диете в триста калорий в день, а у вас десять человек, так что их хватит на десять дней пропитания. Теперь я хотел бы, чтобы ты представила, как это будет.
Он поднимает руки к лицу – стройные пальцы пианиста, которым она позволяла себя касаться.
– Во-первых, мы вскроем эти пакеты порошкообразных гидрогенизированных масел и засыплем их в наши рты, словно песок, – с улыбкой модели, изображенной на упаковке, он показывает, как это будет выглядеть. – Двадцать пакетиков в день. Принимайте их, как вам угодно. Но они не заполнят желудки, и вскоре мы начнем голодать. Предполагая, что мы не бросимся друг на друга, мы с тобой все равно выйдем в поисках припасов, но с каждым днем будем все медленнее и глупее в своих попытках перехитрить самые совершенные машины убийства, которые когда-либо рождались.
Энн переполняет чувство отвращения, и она не пытается это скрывать. Он даже предположить не может, кем она его считает.
– И что? Это просто означает, что мы должны достать больше продуктов из жилых отсеков.
