Вспоминая, как он был настойчив, она спросила себя: возможно, Даниель совсем не равнодушен к ней? И теперь, когда тревоги позади, может быть, он даст волю своим чувствам? И они станут настоящей счастливой парой?
Поднявшись на цыпочки, Ева легонько поцеловала Даниеля в губы.
— Да, хочу. А ты побудь с семьей. Всего через несколько часов я снова буду рядом.
Он с тревогой посмотрел ей в глаза.
— Обещай, что будешь очень осторожна.
— Обещаю.
И он поцеловал ее. Поцеловал по‑настоящему, впервые после долгого перерыва, поцеловал так, что от радости она едва не расплакалась.
Ожидая машину, которая должна была отвезти ее в лагерь, Ева пообещала себе, что вечером поговорит с Даниелем начистоту. Вечером она откроет ему свое сердце, чтобы узнать, есть ли у них общее будущее.
Глава 13
— Что тебя так беспокоит?
Даниель обернулся и увидел Франческу.
— Ева все еще не приехала.
Он сидел в одном из баров отеля «Иден» за столиком недалеко от входа. Сестра устроилась рядом.
— Она же час назад написала, что задержится. Какие‑то проблемы в аэропорту, разве нет?
Он кивнул. Когда они планировали поездку с Кабальерос на Агуадиллу, то не учли, что журналисты массово станут покидать страну. Оно и понятно. Кому захочется задерживаться там дольше необходимого? Разве что самоотверженным людям вроде его жены, которая так и работала бы в лагере беженцев, если бы он не предложил ей выйти за него замуж, пообещав щедрое вознаграждение. Так что аэродром был переполнен ожидающими разрешения на взлет самолетами.
— Скоро она будет здесь.
— У ее телефона разряжен аккумулятор…
Если что‑то случится, она даже сообщить ему об этом не сможет. Надо было настоять на том, чтобы поехать в лагерь вместе с ней, невзирая ни на какие возражения!
— Ну и что? С ней же Себ и пара его ребят. Все будет в порядке. Так что успокойся. — Себ — правая рука Филиппа, бывший британский спецназовец.
Франческа указала на мать, оживленно беседовавшую с Наташей, у которой уже заметно округлился животик. Тетя Рэйчел болтала с Маттео, смотревшим на нее с трудноскрываемым замешательством: она так сильно жестикулировала, что воздух, казалось, пришел в движение.
— Я так рада, что наша семья воссоединилась. До сих пор чувствую себя виноватой в том, что так долго сторонилась их.
— Не стоит. Ты же не знала.
Она вздохнула:
— Не знала. Но должна была догадаться.
— О чем? Что Пиета был геем?
— Нет же, глупый. Что Маттео не прикоснулся бы к Наташе, не питай он к ней сильного чувства, и она не взглянула бы на него, если бы была женой Пиеты по‑настоящему.
— И что значит, по‑твоему, быть женой по‑настоящему?
— Когда ты любишь мужа, а он любит тебя. Как мы с Филиппом и вы с Евой.
— Мы с Евой вовсе не любим друг друга.
— Не притворяйся, Даниель. Я же вижу, как ты на нее смотришь. Не говори, что ничего не чувствуешь к ней.
Сердце его внезапно забухало о ребра.
— Мы хорошо ладим. И только. Мы четко придерживаемся наших договоренностей о браке. Он такой, какой есть, таким и останется.
— Ой, ну не надо. Все это чушь!
— Франческа…
Однако сестра проигнорировала предупреждение, прозвучавшее в его голосе.
— Ты в нее влюбился.
— Ты что, напилась? Любовь и романтика — сплошная глупость. И я и Ева прекрасно это знаем. Мы установили правила нашего брака и соблюдаем их.
— Правила устанавливают, чтобы их нарушать.
— Не в нашем случае. Я не люблю Еву и никогда не полюблю.
— Ну раз ты так говоришь, пусть будет так.
— Да, именно так.
— Мне сказать Филиппу, что ты считаешь его глупцом? Он романтик. И любит меня.
— Давай‑ка или сменим тему, или иди доставать кого‑нибудь другого.
— Я тебя достаю, значит?
— Да.
Франческа рассмеялась:
— Ладно, дурачок. Больше не буду.
Он тоже рассмеялся и с облегчением перевел дух. Нет, в Еву он определенно не влюблен, но вот с речью на открытии больницы без ее присутствия и молчаливой поддержки не справился бы точно…
Кто‑то легонько прикоснулся к его плечу. Даниель обернулся. Сзади стояла Ева. Не глядя ему в глаза, она слабо улыбнулась.
— Прости, я задержалась. В аэропорту такой хаос.
Он внимательно посмотрел на нее. Она была совершенно бледная, особенно на контрасте со своими ярко‑рыжими волосами и черным брючным костюмом.
— С тобой все нормально? Ты похожа на привидение. Себ и его парни приглядывали за тобой?
— Они были на высоте. Спасибо. Но у меня страшно болит голова. Ключ от номера у тебя? Не против, если я пойду лягу?
— Я пойду с тобой.
— Нет! — резко возразила она. Потом снова вяло улыбнулась и чуть мягче сказала: — Прости. Пожалуйста, останься со своей семьей. Мне просто надо поспать. И я приду в норму.
С нескрываемым разочарованием Даниель отдал ей ключ.
— Номер тот же, что был в прошлый раз.
— Тот, где ты предложил мне выйти за тебя замуж?
Он кивнул и снова пристально посмотрел на нее. Да, она действительно выглядела больной.
— Я скоро поднимусь к тебе.
— Хорошо. — И Ева ушла, даже не поцеловав его.
Даниель вошел в номер. У кровати с его стороны горела лампа. Ева спала, свернувшись калачиком под одеялом. Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить ее, скользнул в постель…
Ева открыла глаза и уставилась на стену перед собой. Судя по дыханию Даниеля, он заснул.
Он не любит ее и никогда не полюбит. Она слышала это собственными ушами. Вот все и прояснилось — раз и навсегда.
Как только она могла быть такой беспечной? Даниель ведь выбрал ее, поскольку не сомневался, что она никогда не влюбится в него. Он ведь был абсолютно честен с ней!
Оставаться с ним теперь, когда она убедилась в своих чувствах к нему, нельзя. Она не сможет быть с ним каждую ночь и принимать его интимные ласки, зная, что он равнодушен к ней. Без любви он не станет хранить ей верность, а это разобьет ей сердце окончательно. Вынести эту боль она не сможет. Как только они вернутся в замок, ей надо собрать свои вещи и уехать.
Полет до Пизы стал для Даниеля самым долгим в его жизни. Его мать и тетя летели вместе с ними в его самолете, но даже их присутствие не могло избавить его от гнетущего предчувствия чего‑то нехорошего.
